– Сколько ты заплатил за меня, мастер-башар?
Хайок переглянулся с одноглазым и ответил:
– Двадцать колец золотом, хайшем.
Аттон присвистнул.
– Мне кажется, Баркай слишком дорого оценил мою голову. Впрочем, я могу предложить тебе такой выход. Ты меня отпустишь, а я обязуюсь вернуть тебе в течении двух лун эту сумму, плюс еще десять золотых колец.
Хайок улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Ты не умеешь торговаться, хайшем, и плохо знаешь обычаи Великого Торгового Дома. Я не отпущу тебя и не потому, что не верю в твои слова. Есть правила, которые не могу нарушать даже я. Ты останешься в клетке до самого прибытия в столицу. Там уже решать твою участь. Это мои последние слова. – Хайок дал команду охране, повернулся и пошел к обозу.
Аттон, подгоняемый в спину тычками, вернулся к повозке, перешагнул через окровавленное тело северянина и забрался на свое место.
"Напрасно ты отказался, мастер-башар. Напрасно…"
Черная карета с гербом Атегаттов на дверях, запряженная четверкой самых дорогих в этой части Лаоры полосатых оленей, неспешно подъехала к воротам роскошного особняка из белого камня. Бородатые головорезы, презрительно щурясь, распахнули ворота, карета въехала на обширный, мощенный серыми плитами двор и остановилась у широкой мраморной лестницы, ведущей к парадному входу.
Возница поспешно спрыгнул, открыл тяжелую черную дверцу, и согнулся в низком поклоне. Бородатые громилы, поигрывая топорами, подошли поближе. Из кареты, опираясь на руку слуги, тяжело выбрался очень высокий худой старик, в черном кожаном мундире с генеральскими полумесяцами. Старик степенно огляделся, поводил длинным костистым носом, и замер.
Прямо возле нарядного украшенного цветниками крыльца, глядели в небо незрячими глазами насаженные на колья изуродованные человеческие головы. Старик зло оскалился и пробормотал:
– Каков контраст… Удивительные люди населяют эту страну… – Он отвернулся и постукивая тяжелой тростью, стал медленно подниматься по лестнице. Один из громил шагнул за ним следом и предостерегающе крикнул:
– Господин банкир велел вам подождать…
Старик остановился и медленно повернул голову.
– Господин банкир велел мне? Я не ослышался? Наверное, дубина, твой господин имел в виду что-то другое… Никто, кроме Императора, не может ничего повелеть имперскому казначею. Живее, поторопись, предупреди своего хозяина. – старик вдруг улыбнулся так, что громила резко побледнел и громыхая сталью нагрудника стремглав бросился по лестнице вверх.
У входа в особняк старика встретил сам хозяин дома, полноватый, лысеющий мужчина, с узким лбом и чуть скошенными серыми глазами на грубом лице. Глядя на старика, банкир нахмурил брови и неприветливо заговорил:
– Генерал Патео, собственной персоной. Не ожидал вас увидеть в своей скромной обители. Надо признаться, что ваше послание застало меня врасплох… Обычно, я не принимаю посетителей у себя дома. Для этого есть специальная резиденция.
На верхней ступеньке Патео остановился тяжело дыша, сгорбился и приложил руку к груди. Банкир молча ждал, пока старик переведет дух. Наконец, генерал выпрямился и хрипло проговорил:
– Я не слышу в твоем голосе уважения к правящей власти, Мониссий…
Банкир зло ухмыльнулся.
– Я высказываю уважение только платежеспособным клиентам, генерал. Увы, я не могу отнести к таковым правящую династию. Или быть может, вы наконец соизволили привезти мне погашенные векселя?
Патео поморщился и покачал головой.
– Я старый человек, Мониссий. Уж если ты не уважаешь мой чин – уважь мой возраст. Дай старому графу присесть у камина и поднеси вина.
Банкир помолчал, словно что-то обдумывая, затем нехотя махнул рукой.
– Мой дом, генерал, не предназначен для встреч с высокими имперскими чинами. К тому же, я подозреваю, что речь пойдет о новом займе… Так вот, вынужден вас разочаровать. Никакой беседы не состоится. Мой банк не способен содержать всю Империю, и корона не получит ни единого медного кольца, пока не выплатит старые долги. А долги мне платят все. Или… – Он ткнул пальцем вниз, указывая на обезображенные головы и зло усмехнулся. – Вы победили аведжийцев, получили немалые репарации, но не вернули ничего, не смотря на то, что выиграли войну за мои деньги.
– Война слишком дорого обошлась нам, Мониссий. Имперская армия покорила мир, и это стоит многого.
Банкир грубо рассмеялся.
– Ваш мир, генерал, не стоит ничего… К тому же, этот мир уже не ваш. Этим миром правят деньги, а у Империи денег нет. Кто оплатит последующую службу вашим рыцарям? Нет денег – нет династии, династию сотрет с лица земли собственная голодная и обозленная армия. Этот мир принадлежит отныне нам.
Патео растянул в жуткой улыбке тонкие бледные губы и тихо засмеялся.
– Ты думаешь, что ты стал всесилен и велик, Трой? Быть может, на такие мысли тебя подтолкнули доклады маркиза Им-Анхеля? Ты зарвавшийся дурак, Трой. Анхель писал свои свитки под мою диктовку. А сейчас он весело проводит время в обществе имперского гранд-палача, и в данный момент, скорее всего визжит свиньей подвешенный за ребра на ржавый крюк. И труп твоего лучшего шпиона Нарсинга уже объели щуканы. Тебя обманывали и император уже решил твою судьбу.
Патео страшно захохотал и взмахнул руками. За стеной послышались крики, звон оружия, предсмертные хрипы и стоны. Ворота особняка задрожали и вдруг рухнули, погребя под собою охрану. Во двор ворвались солдаты в черных доспехах. Трой с перекошенным от ужаса лицом попятился назад, споткнулся об каменную вазу и упал навзничь. По лестнице загромыхали сапогами воины. Патео подошел к лежащему Трою и казенным сухим голосом процедил:
– Ты, Мониссий Трой, обвиняешься в измене, и согласно распоряжению Его Императорского Величества Конрада Четвертого имущество Торгового Совета Норка изымается в пользу имперской казны.
Солдаты подхватили ошалевшего от ужаса банкира, завернули ему руки за спину и пару раз ткнули лицом в мраморную колонну. Трой, отплевываясь кровью, поднял на старика разбитое лицо и прошипел:
– Ну, подожди, генерал… Ты даже не представляешь, какие силы ты затронул…
Патео сухо рассмеялся.
– Уже представляю, Трой… Но, ты видимо так ничего и не понял… Нет уже на землях Лаоры никого, кто мог бы вступится за тебя. Никого. Этой ночью мы вырезали всех твоих людей. Ты последний, и тебе не будет суда. – Патео повысил голос. – Волею, данной мне Его Величеством Императором Конрадом Четвертым, приговариваю тебя, Мониссий Трой, к смерти. – Он хлопнул по плечу капрала и указал пальцем на обезображенные головы.
