моих снов. Я называю его Странник.
– Он страшный?
– Нет, он просто выглядит так, – мне захотелось оправдать своего товарища из мира грёз, – на самом деле он мне помогает. Он показывает выход, когда мне снятся кошмары.
– Увлекательно, – пробормотал Бронислав и пояснил: – Вампиры много спят, потому что мало едят: нужно сохранять энергию. Но мне ничего не снится.
– Вообще ничего?
– Чаще всего – просто темнота, – подтвердил дядя. – Или мы просто видим все события прошедшей ночи. У нас просто воображения, чтобы нарисовать что-то новое в своей голове.
Хоть я сны видела, но отправить меня спать было невозможно. Наконец-то мне было с кем-то поговорить. Но чем больше времени проходило, тем более уставшим выглядел дядя Бронислав. Он стал больше спать. Он стал нервным. Я не сразу поняла, что происходит, но, взглянув на календарь, можно было увидеть: месяц был на излёте, и приближалось новое полнолуние.
***
Стараясь выполнять обязанности по хозяйству, Хьюго решил основательно убраться на кухне. Он делал это скорее налётами, чем систематически; тем не менее, намерения были у него благие. Мы с дядей решили не бросать его одного и тоже присоединились. Старик открыл все шкафчики и решал, какую посуду оставить для пользования, а какую убрать в кладовку – её было слишком много. Ту часть посуды, которую решено было оставить, нужно было перемыть. Этим я и занялась, в то время как дядя принёс керамические бруски и занялся заточкой затупившихся ножей. Сначала всё было мирно: все были при деле.
– Если вампиры не едят, зачем им столько посуды? – рассудила я.
– Они-то да, – отозвался Хьюго, – но тут жило много людей, помнишь? Прислуга, и учителя, и врач, и гостей иногда надо было кормить…
– Да, – согласилась я и пояснила: – Я просто подумала: если не надо покупать продукты, готовить, мыть посуду… освобождается столько времени, куда можно было бы его потратить?
– Ну, обычно мы спали или учились в это время, – признался Бронислав, отвечая на мои рассуждения.
Он уже не пил столько вина, как раньше, или, по крайней мере, делал это не при мне. Он много пил воды: графины и стаканы стояли во всех комнатах, где он часто бывал, а ещё иногда позволял себе молоко или сливки.
– Ну, было время, когда и вы постоянно ели, – с некоторой ностальгией заметил Хьюго.
Бронислав вздохнул:
– Давайте не будем говорить об этом. Я давно перестал чувствовать вкус.
Он отвлёкся; его рука дрогнула, и нож, который он точил, звякнув, упал на пол.
– Я подниму! – вызвалась я и подбежала за упавшим ножом.
Я совсем не вытерла руки. Они были мокрые и скользкие. Нож снова вывалился на пол.
– Блин, – буркнула я и тут же испуганно вздрогнула.
Падая, нож задел мне руку – не больно – но заточенное лезвие легко распороло мне кожу возле запястья. Кажется, царапинка не глубокая, но выступили капельки крови и побежали вниз по руке.
Закрыв ладонью царапину, я подняла голову и пересеклась взглядом с Брониславом. Он смотрел на меня, не отрываясь, и его глаза как будто потемнели. Это длилось всего секунду, а в следующую секунду, с усилием, Бронислав отшатнулся прочь от меня.
– Назад! – рявкнул Хьюго, влетая между мной и дядей, отталкивая меня вглубь кухни.
Бронислав резко крутанулся на месте и выбежал из кухни, захлопнув за собой дверь. Хьюго так быстро, как только позволяли ему его больные ноги, подошёл к двери и, дрожащими руками достав из кармана ключи, запер дверь. Также он закрыл окна и занавесил их шторами.
– Фух, – выдохнул старик, когда мы оказались заперты, – успели.
Я стояла в недоумении и прижимала свою царапину ладонью. Кровь всё продолжала идти, и уже измазала мне пальцы.
– Ничего, сейчас, – Хьюго подтолкнул меня к раковине, и мы смыли кровь. Потом на кухне нашлась аптечка, чтобы обработать ранку и заклеить пластырем.
– Посиди пока здесь, – посоветовал Хьюго.
– А вы?
– Я пойду успокою его.
– Вы выйдете?..
За дверью было тихо; наверное, дядя поспешил уйти подальше от нас. Однако ничего нельзя было сказать наверняка. Страх начал накатывать на меня только сейчас, когда я стала осознавать, что произошло.
– Меня не тронет, – уверил старик. – Я его, можно сказать вырастил.
Он сказал это так решительно, что я не смогла возразить. С некоторой тревогой я смотрела, как Хьюго неторопливо выходит из кухни; затем дверь резко захлопнулась.
Я осталась одна.
Я прислушивалась к тому, что происходило за дверью, но всё было тихо. Сколько мне придётся тут сидеть? Я вздохнула и пробежала скучающим взглядом по пыльной посуде, которую выставил из шкафов Хьюго. Чего тут только не было! Но мой взгляд притянула маленькая пузатая бутылочка из стекла. Я взяла вещицу в руки и сдула пыль. Тут же я почувствовала запах, знакомый запах, но такой далёкий, будто его от меня отделяли годы…
Ну конечно! Годы! Пустая бутылка, которая затерялась на полках, не могла ничем пахнуть, но она пахла, причём очень особенно, и я уже понимала, чем: козьим молоком. На мутной глади стекла проступали воспоминания, оживали под моими пальцами: местный житель держал коз. Каждый раз рано утром он доил их и отправлялся на рынок: ещё до рассвета к нему приходил особенный покупатель, очень выгодный – он скупал вообще всё.
Бронислав Патиенс – из прошлого, моложе, чем сейчас, но уже ужасно повзрослевший, – расплачивался за молоко. Нагрузив стеклянными бутылочками рюкзак, он, звякая, взвалил ношу на плечи. Когда молоко выпивалось, бутылочки мыли, и возвращали фермеру, чтобы он налил туда новую партию. Молоко предназначалось для ребёнка; но и для самого Бронислава оно было полезным продуктом: выпив молока, можно было какое-то время контролировать голод. Главное – не выпить слишком много, а то мог заболеть живот. Одной бутылочки – туда помещался максимум стакан молока – вполне хватило бы. Рассудив, что ребёнок много не потеряет, Бронислав прошёл сквозь пустой рынок и, завернув за какой-то барак, который впоследствии стал «Серым Дубом», аккуратно спустил рюкзак с плеч. Отодвинув рукав плаща и рубашки, Бронислав глянул на часы: до поезда ещё оставалось добрых минут пятнадцать, так что можно было спокойно постоять.
Лямки рюкзака аккуратно соскользнули вниз по коже плаща. Поставив ношу на землю, Бронислав выудил одну баночку, снял крышку и принялся пить маленькими глотками. Молоко было ещё слегка тёплым. Он прикрыл глаза, смакуя напиток, и вдруг…
– Бо?..
Бронислав вздрогнул, чуть не поперхнувшись: он узнал этот голос. Медленно, с ужасно напряжёнными плечами, Бронислав повернулся на пятках, вырыв под ботинками две маленькие ямки в песке. Перед ним стояла Синтия; она немного подросла и похудела, но всё же это была она. Бронислав подумал, что он, наверное, выглядит очень глупо с маленькой бутылочкой молока, которую он сжимал в пальцах, и со следом молока над верхней губой. Парень нахмурился и, стерев рукавом с лица
