– Это жаль! – смеясь, протянула Лютава. – А ведь было что вспомнить!
– Меня ищут, наверное?
– Уже нет.
– Как – нет? – Семислава недоверчиво посмотрела на нее. – Или вы им сказали, что я… умерла?
– Зачем такие страсти? Сказали, что ты мужа старого разлюбила и хочешь теперь быть женой брата моего.
– И мой муж смирился, что я…
Семислава смотрела на нее в таком изумлении, что Лютаве даже стало немного стыдно своих шуток. А еще она отметила, что сама мысль поменять Святомера на Лютомера княгиню-лебедь не так чтобы возмутила.
– Ты с нами до Оки поедешь, – наконец пояснила Лютава.
Душа Семиславы была связана и пленена, поэтому Лютава ее жалела. Бледная, слабая и растерянная княгиня внушала ей сочувствие. Но Лютаву наполняло радостью и торжеством сознание, что ее брат сумел-таки поймать эту белую лебедь, перехитрил самую хитрую, перемудрил самую мудрую! Как в старинных песнях, где состязаются в силе и умениях два чародея – мужчина и женщина. Или волхв состязается с обитательницей Нави, избравшей его в мужья, но так или иначе дело оканчивается его победой.
– До Оки? – изумленно повторила Семислава. – Зачем?
– В залог. Потом отпустим… если дурить не станешь.
Они вернулись на поляну, где бойники уже сидели вокруг котла с мисками на коленях. Для женщин приготовили одну миску на двоих, и Хортомил, успевший съесть свою долю, поспешно обтер ложку о подол и протянул Лютаве.
– Кушай, матушка. – Она передала ложку Семиславе. – Сил набирайся.
– Ты правда хочешь взять меня с собой? – безотчетно приняв ложку, Семислава обратилась к Лютомеру.
– Правда. – Он невозмутимо кивнул, внимательно осматривая женщину. Было видно, что она отчаянно старается сбросить оцепенение, взять себя в руки, но все ее попытки разбиваются о стену его чар, и дух снова падает, как птица с подрезанными крыльями. – Уговор у нас такой с твоим мужем.
– До Оки?
– До Оки. Ты пойми, лебедь белая. Будешь ерепениться – я тебя совсем усыплю, будешь спать три дня и три ночи беспробудно. А выдержу ли я три ночи рядом с такой красоткой, что спит очарованным сном, – не уверен. – Лютомер усмехнулся, и бойники вокруг принялись ухмыляться.
Лютава фыркнула, Семислава отвела глаза и попыталась поправить рушник на голове.
– Я не буду, – тихо пообещала она. – Уж поймал ты меня, сокол ясный, теперь я в твоей власти.
Видимо, она понимала, что с ней произошло.
* * *
Посланные на разведку к опушке отроки вернулись и доложили, что лодьи приведены к луговине и сам князь уже ждет. Сродники и дружина при нем.
Свернув стан, угряне выступили из леса. Семислава шла в гуще бойников, рядом с Лютавой, завернувшись в длинный сукман Лютомера, чтобы не бросалось в глаза, во что она одета. Сам Лютомер, красивый, нарядный и гордый, шагал впереди с самым уверенным и победным видом.
На луговине возле реки их и впрямь ждала уже целая толпа. Здесь был Святомер с сыновьями, старейшины, отроки. У ног его стоял целый короб с пожитками Семиславы, хотя ей предстояло провести в дороге всего-то день-два. Княгиня Чернава привела дочь, под белым шелковым покрывалом, как положено невесте, уезжающей из дома. Молинка стояла возле Ярко, и жених держал ее за руку. Поодаль топтался Хвалис со своими друзьями – Толигой, Неговитом, Глядовцем и Миловитом. У всех четверых вид был невеселый, а у Неговита даже злобный. Только глянув на него, Лютомер сообразил, кому принадлежала вся эта задумка.
– Мара его заешь! – пробормотал он, отводя от Хвалиса рассерженный взгляд. – Может, бросить его тут к лешим, на кой он мне в Ратиславле сдался?
– Что ты? – Лютава обернулась к нему.
– Ничего. Ждите здесь.
И Лютомер в одиночестве направился к вятичам.
– Здравствуй, княже, и домочадцам твоим поклон! – весело говорил он. – Вот и мы, прости, если ждать заставили. Все ли готово?
– Все готово. – Святомер кивнул. Он казался старше лет на десять, ибо почти не спал, но держался спокойно. – Вот твоя невеста, а там, в лодье, и приданое. Пожитки разные… За ней еще скотина, но ты же с собой стадо не повезешь – серебром отсыпал. Ну, выходи!
Он сделал знак, и Чернава подвела к нему Гордяну. Девушку было почти не видно из-под большого покрывала, оставлявшего на виду только новые черевьи с красивыми красными ремешками.
– Подожди, княже, дай я с сестрой попрощаюсь. – Лютомер повернулся к Молинке. – Иди ко мне, голубка моя.
Молинка, тревожно оглядываясь на Ярко, подошла. Вид у нее тоже был усталый и растерянный. На ее душе тяжким грузом лежали наведенные ночью чары, но она об этом не догадывалась, потому что вообще соображала очень плохо и едва осознавала, где находится и что делает.
Лютомер стоял рядом с Чернавой и Гордяной, и Молинка тоже подошла к ним. Лютомер обнял ее, прижал голову сестры к плечу, склонился, будто шептал ей на ухо какие-то слова прощания… и потянул за невидимую ниточку своей ночной ворожбы.
Когда он разомкнул объятия, перед ним стояла девушка, спрятанная под покрывалом невесты. Молинка оказалась рядом с Чернавой. А каждый, кто стоял поблизости, вздрогнул: у каждого осталось такое чувство, что он на миг заснул с открытыми глазами, выпал из действительности и что-то пропустил… Что? В памяти о ближайшем прошлом, о том, что было вот сей миг, у всех оказался маленький, но неприятный провал.
– Вручаю тебе дочь мою Гордемилу, чтобы стала она твоей женой! – заговорил Святомер, с усилием стряхнув мгновенную растерянность. Он взял руку той девушки, что пряталась под покрывалом, и передал Лютомеру. – Пусть благословит вас Лада, пусть даст вам Ярило столько сынков и дочек, сколько на небе звездочек, и пусть хранит очаг ваш Мать Макошь!
– Беру я девицу эту и обещаю оберегать, ни в чем не обижать. – Лютомер взял руку девушки и поклонился.
Настоящую свадьбу и введение новой жены в род можно было устроить только дома, в Ратиславле, возле родового очага – не случайно же невесту всегда привозят к жениху, а не наоборот. А этому жениху сначала предстояло вернуться в род самому, порвав связи с лесным братством.
Сделав знак бойникам, Лютомер повел девушку на лодью. Святомер бросился к жене, и Лютомер, обернувшись, замер.
– Ладушка моя, как же я стосковался, – быстро шептал князь Семиславе. – Прости меня, дурака, что в лес тебя отпустил к волкам этим. Что он – ничего… тебе не сделал? – Князь даже не хотел говорить вслух о том, что его тревожило. – А то я сейчас ребятам махну – вмиг его стрелами утыкают, и дружину его!
– Нет, нет! – испуганно шепнула Семислава. – Что ты, батюшка, меня погубишь! Он мой волос взял, над ним ворожил – теперь моя жизнь с его жизнью тем волосом связана. Если он умрет – и я в тот же миг умру! И сам не трогай, и людям не давай – иначе не увидишь меня больше!
