— А, тут, этот, изверг, пришел не один, а с подмогой. Как будто один не справиться, — возмутилась мученица и еще глубже зарылась в одеяло.
— Вот, уважаемый доктор, наша больная козочка, — жалобно на распев произнесла воспитательница. — Плохо, ей, касатушке, — измучилась вся.
Гости подошли и остановились возле её кровати.
— Данке… Как самочувствие наш больной? — с иноземным акцентом прозвучал скрипучий голос противного эскулапа — старикашки.
— Плохо ей доктор! У нашей звездочки горло болит. Говорить не может, голос пропал. Плачет. Молочка холодного, на днях испила, вот, и болеет. Отварами разными попоили — пока без результата, — ответила за больную наставница.
О-о-у, майн год! Самолечение, есть, очень плёхо, — произнес служитель панацеи свою любимую фразу. — Ни в коем случай! Ахтунг… Опасно. Только, лечение, настоящий специалист, имеющий опыт и разрешение… бумаги!
— Как, Ви, будете смотреть спрятавшейся больной? А…. мой друг? — обратился Пфаффер к своему оппоненту. — Покажите, за что Вас хвалить Мэд Добертон.
После этой, как ему показалось, остроумной фразы, лекарь рассмеялся и, что-то ехидно произнес по-немецки.
Ответ лекарю прозвучал на том же языке. Но был произнесен, таким, ЗНАКОМЫМ, для несчастной затворницы голосом…
От удивления Настя сперва задержала дыхание, а потом сдернула одеяло с головы, что бы посмотреть на того, кто говорил.
— Это был… Это был… — калейдоскоп чувств закружился в голове юной особы.
Перед ней находился, щегольски одетый иностранец. В длинном, по последней моде, принятом среди иноземцев, рыжем парике. В коротком, темно бордового цвета кафтане, в укороченных мужских штанах — кюлотах. На ногах у него были длинные чулки белого цвета и башмаки с блестящими пряжками. В руках напыщенный франт держал трость с богато украшенным набалдашником. От мужчины приятно пахло неизвестным ароматом.
…. Это не мог быть, тот, о ком она тайно мечтала. И, тем не менее, это, был ОН.
Незнакомец занимался любимым делом. Он опять играл чужую роль, облачившись в иноземную одежду и приняв образ доктора. Но, всё равно, это, — был он. Красавица, не могла забыть его синие глаза, ямочки на щеках, эту добрую, располагающую к себе людей, улыбку. И, конечно, такой родной, такой долгожданный, завораживающий голос…
— Мой коллега, молодой, но уже уважаемый лекарь. Его зовут герр Димедрофф. Он прибыть из самого Лейдена. Мой, друг Мэд Добертон уверил меня, что, он, любимый ученик Франциска Сильвия, — наконец-то представил своего спутника Олбрект. — Сегодня, он, осмотрит больной пациент. И назначит лечение.
— Я…я, — почтительно закивал головой молодой светила. И опять что-то быстро залепетал по-немецки, важно облокотившись на трость.
— Он такой красивый, хороший, добрый. А я больная, непричесанная, зареванная и беспомощная дурра… Лежу, тут, в постели, а еще горло болит, — пронеслось в кудрявой голове юной особы.
— И, наверно, сейчас, такая, некрасивая? А, он, на меня, смотрит? — Настя накрыла лицо одеялом. Оставив наружи одни глаза.
— Герр Димедрофф просит Вас сунуть под мышку, этот, предмет и немношько его поддержать, — перевел просьбу незнакомца Пффафер.
Через короткое время больная отдала непонятный прибор молодому таланту.
Напыщенный франт посмотрел на него, после чего довольно, как сытый кот, улыбнулся.
— Гуд. Температурн найн, — радостно произнес синеглазый. И опять что-то затарахтел по иноземному.
— Доктор просит широко открыть рот, сказать а-а-а, — вновь вступил в разговор старый лекарь.
— Яволь, — после осмотра произнес молодой консультант. — Колосаль. Транситус спиритус… Перфриктио.
— О-о-у, я так и зналь, — Пффафер обратился к Матрене. — Ничего страшного, голубушька. Простуда, у наш, больной. Это-о легко лечится.
Истязатель повернулся к своей сумке и начал вытаскивать из нее медицинское блюдо.
— Необходимо айн кровопускание. Оно улучшит состояние больной, — лекарь хотел объяснить Матрене, что нужно делать.
— Найн… Найн… Нет, кровопускание. — Внезапно затараторил молодой врач по-русски с немецким акцентом. — Пемен айне микстурен!
— Ну, вот, он, уже и родную речь вспомнил, — надув щеки, мстительно посмотрела на хлыща «умирающая лебедь». — Да еще с похожим, на противного докторишку, акцентом.
— Микстурен? — удивленно обернувшись, посмотрел на коллегу старый «кровопивец».
— Вас ист дас? Герр Алекс? — его удивлению не было предела.
— Зи хабе найн. Айне медикамент, — важно произнес синеглазый. Он с достоинством встряхнул головой, после чего убрал рукой волосы парика со лба.
И лекари снова увлеченно заспорили.
— Не подрались бы, — подумала девушка, оторопело наблюдая за жаркими препирательствами ученых мужей.
— Я…я, микстурен, — утвердительно резюмировал молодой врач результаты ученого диспута. Он решительно подошел к столу, насыпал в кружку какой-то порошок, после чего налил туда воды из своей фляжки.
— Битте… Пемен айне медикамент, — подошел к девушке и подал ей кружку.
— Даст ист лекке… Совсем не больно, — мягко и даже как-то ласково продолжал уговаривать он.
Настя выпила лекарство.
Улыбнувшись девушке, талантливый знахарь повернулся к Пффаферу и начал ему что-то говорить на родном, тарабарском наречие.
Старик выслушал, после чего недовольно сморщился и перевел…
— Для лечения пить, этот, порошок. Драйн… Три раза в день. Полоскать, той, микстурен горло.
Выслушав перевод, молодой медик покивал головой, а потом достал из-за пазухи небольшую упаковку. Аккуратно развернул её.
— Бите… Ибирашен призент, — улыбаясь, произнес молодой человек, подовая красавице небольшого плюшевого медвежонка и оберег. — На память!
— Ау федерзейн фрау. Виздоравливайте. И беречь себя. По-жа-луйста, — опять на ломанном русском, на прощание произнес влюбленный лекарь.
Закончив осмотр больной, гости вышли из комнаты.
Когда Матрена проводила гостей и вернулась в комнату, она застала Настю, заснувшую после приема лекарств. Девушка крепко обнимала плюшевого мишку, улыбаясь во сне.
Двадцать минут спустя. Где-то, в одном из неприметных переулков старой Москвы.
— Ну, вот, и передал я ей свой подарок, — тяжелый вздох и печальные глаза, наполненные романтическими мечтами.
— Вроде взяла? Не отказалась, — снова томительная пауза в размышлениях.
— Нашел время ухаживать! Человек болеет, а ты со своими подарками пристаешь, — проснулся внутренний оппонент.
