В предрассветных сумерках они увидели, как большой бурый медведь выбрался из сухого малинника и зашлепал лапами по хлипкому снегу, направившись к молодой пихте.
Остановившись перед пихтой, медведь поднялся на задние лапы и, вытянувшись во весь рост, царапнул ствол когтями. Потом рыкнул и свирепо куснул кору желтоватыми клыками.
– Зачем это он? – с удивлением спросил Замята.
– Хочет показать другим медведям, какой он большой, – ответил Глеб.
Медведь принюхался к ветру.
– Он стоит прямо у нас на пути, – с досадой проговорил Видбор. – Что будем делать?
Глеб вынул из кобуры ольстру. Взвел курок и прижал приклад к плечу. Громыхнул выстрел. Пуля выбила из ствола пихты щепку. Медведь отскочил от дерева и пустился наутек.
– Путь свободен, – сказал Глеб и вложил ольстру в кобуру.
Возле того места, где Глеб спрятал лодку, вода еще была замерзшей, и Глебу, и его спутникам пришлось волочить лодку по тонкому льду к кромке чистой воды.
Лишь только лед затрещал под ногой, они вскочили в лодку. Глеб и Видбор сели на весла. Несколькими сильными гребками они вывели лодку из мелких льдин и принялись ритмично грести. Благодаря их усилиям четырехметровая лодка быстро резала воду.
– Анчутка, Замята, – окликнул через плечо Глеб. – Откиньтесь назад. Нужно перенести центр тяжести к корме.
Вряд ли они поняли про «центр тяжести», но послушно откинулись назад, приняв неудобные позы. Лодка заскользила на корме, уменьшив сопротивление воды.
Глеб и Видбор были первоклассными гребцами. Каждый из них старался сильнее подать лодку на своем гребке. Удары весел становились все быстрее и резче, лодка все больше задирала нос.
Через полчаса оба взмокли от напряжения, но руки их сами собой погружали весла в холодную воду реки. Там, где вода была свободна ото льда, лодка быстро скользила вперед. А там, где серый ледок подернул поверхность, им приходилось поднажимать, и тогда слышался хруст льда, ломавшегося под носом лодки при каждом ударе весла.
По временам, когда лед со скрежетом скользил по бортам, Глебу казалось, что лодка распорота и вот-вот развалится на куски.
До межи было еще несколько верст, но Глеб уже почувствовал дыхание Гиблого места. Что-то вроде легкой, холодноватой вибрации, пронзающей все его тело.
Впереди показался скалистый причал. Лодка с такой быстротой неслась к нему, что Глебу пришлось выполнить сложный маневр. Он приказал Видбору бросить весло и сам занялся лодкой.
Лодка повернулась поперек волны, зачерпнула воды и едва не опрокинулась.
Наконец они причалили.
– Что будем делать с твоей ладьей? – спросил у Глеба дознаватель Замята.
– Спрячем на берегу и забросаем лапником, – ответил тот.
Вчетвером они быстро выволокли лодку из воды и перенесли ее в укромное место за деревьями, которое Глеб не раз использовал и раньше. Быстро нарубили лапника и прикрыли лодку.
– А как мы поплывем обратно? – спросил Замята. – Течение ведь не будет попутным.
– Здесь недалеко есть широкий ручей со вспятным течением, – ответил Глеб. – Обычно я доставлял туда лодку волоком.
– Волоком? – удивился Замята. – Один?
– Это несложно, если иметь навык и знать путь, – сказал Глеб.
Оглядевшись и вслушавшись в звуки утреннего леса, он объявил:
– Думаю, нам удалось оторваться от наших преследователей. Устроим привал и перекусим. Нам понадобятся силы.
Глеб быстро развел костер, наслаждаясь каждым движением. В нем снова проснулся охотник, и здесь, в лесной чащобе, он чувствовал себя почти как в отчем доме.
Вскоре костер жарко заполыхал, взметнув языки огня в сумеречный, холодный воздух. Мужчины скинули обувь и обмотки и повесили их на воткнутые в землю палки, чтобы хоть немного просушить. Затем протянули босые ноги к огню и блаженно заухмылялись.
Замята достал из сумки захваченный в дорогу каравай и несколько вяленых рыб. Быстро нарезал кинжалом каравай на большие куски и раздал всем по ломтю хлеба и по вяленой рыбе.
Ели молча и неторопливо. Никому не хотелось заканчивать с трапезой быстро, обувать полусырые сапоги и топать в Гиблую чащобу, на каждом локте и на каждой сажени которой их может поджидать страшная и неминуемая смерть.
– Слышь, Первоход, – окликнул Глеба дознаватель Замята, уминая рыбье мясо с хлебом. – А как люди становятся упырями?
– Помирают в Гиблом месте и поднимаются снова, – ответил Глеб.
– И что же, любой, кто помрет здесь, станет упырем?
– Да.
– И нет другого выхода?
Глеб покачал головой.
– Нет.
Замята вздохнул.
– Жаль... Не хотел бы я стать упырем.
– Никто не хочет, – небрежно заметил Глеб.
– Да нет, я серьезно. Когда я был крохой, рядом с нашим домом остановился цыганский табор. Вечером они устроили представление. Ну, знаешь... разные там скоморохи, певчие и прочее. А в конце на пустошь вышли цыганята-уродцы. – Замята, глядя на огонь, передернул плечами. – Помню, меня тогда едва не стошнило.
– И что? – без всякого интереса спросил Глеб.
– Да ничего. Просто с тех пор я страшно боюсь стать уродом. Иногда мне даже сны такие снятся.
– Какие?
– Ну... Например, будто я проснулся утром, глянул на свою рожу в кадку с водой, а оттуда на меня смотрит цыганенок с двумя носами и кривым глазом.
– С похмелья и не такое привидится, – заметил Глеб.
Замята недовольно нахмурился и вздохнул.
– Да ну тебя, ходок. Тебе бы только зубоскалить. Так, значит, и правда, нет никакого способа?
– Чтобы не превратиться в упыря?
Дознаватель кивнул.
– Угу.
– Есть один, – подумав, сказал Глеб.
– Какой? – насторожился Замята.
– Остаться в живых. Ладно, парни, пора собираться в путь. Замята, прибери остатки ествы в сумку. Анчутка, а ты снимай скорей с палки сапог – он у тебя уже дымится!
Анчутка всполошился и бросился снимать с палки сапог, но все равно опоздал. Носок сапога просмолился и исходил легким сизым дымком.
Десятник Видбор усмехнулся в рыжую бороду и насмешливо проговорил:
– Хорошо прожарился. Когда кончится хлеб, можешь съесть его на обед.
Мужчины постягивали теплые, подсохшие сапоги и обмотки с палок и стали обуваться. И вдруг чудовищный вой, похожий на трубный рев слона, пронесся по чащобе.
Сапог выпал у Анчутки из рук. Замята оцепенел с куском хлеба в руке. Видбор нахмурился и сжал рукоять меча так сильно, что костяшки пальцев побелели. Глеб ухватился за приклад ольстры да так и замер. Кровь застыла у путников в жилах.
Первым молчание прервал десятник Видбор.
– Что это за вой, Первоход? – тихо спросил он у Глеба.
Тот пожал плечами и так же тихо ответил:
– Понятия не имею. Раньше в Гиблой чащобе никто так не выл.
