Да, да, правильно, подхватил Вилли эту мысль. И вся эта деревня чтоб, к змеям, сгорела! Он и раньше иногда об этом мечтал, когда кто-нибудь обдавал его презрением, но никогда это желание не было так сильно, как сегодня. Хоть бы все его обидчики провалились прямо в Бездну! Ну почему было дракону не сжечь Омельники, когда Франц плюнул ему на лапу?
А все потому, что чужак вмешался.
Вилли ощутил праведное негодование. Да как тот посмел убить дракона! Как такое вообще может быть! Дракон же сильнее человека. А сильные должны давить слабых, это закон жизни. Если бы зеленый дракон сжег чужака — вот тогда был бы порядок.
Таких, как тот наглый чужак, Вилли ненавидел. Он его сразу же возненавидел, как только увидел. Потому что ему самому таким никогда не стать. И потому, что чужак его презирал. Ну, то есть он вообще на него не смотрел. Но если бы обратил на него внимание — так, конечно, сразу же запрезирал бы.
И правильно, в сущности. Сильный должен презирать слабого, а он, Вилли, слаб…
От этой мысли ненависть его только возросла. Вилли уже сам не мог сказать, что именно он ненавидит. Но внутри него словно разгоралось злое, кусачее пламя. И от этой ненависти — так она была велика, больше самого Вилли, — он и сам вроде стал посильнее.
«Ага! — подумал он злорадно. — Хоть что-то во мне есть сильное!»
Второго дракона — того, что прилетел вечером, — Вилли не видал. Лежал на горе, в кустах, вместе с прочими, и трясся, отходя от встречи с первым. Но парни посмелее, которые следили за драконом с опушки, потом рассказали, что ничего интересного не случилось. Бестолковый дракон, вместо того чтобы сразу пройтись огоньком по крышам, полетал над деревней туда-сюда, да и улетел восвояси.
Ни разу даже не пыхнул огнем, растяпа!
Вилли закрыл глаза и нарочно стал представлять. Вот горит дом старосты, вот полыхает дом Габи, а она мечется и вопит, размазывая по лицу сопли, — ага, не до насмешек теперь! И остальные пусть сдохнут. Все Омельники — здоровенный костер!
Вилли становилось все лучше и лучше. Он закрыл глаза, стиснул кулаки и откинулся, стукнувшись затылком о бревно, но не ощутил боли. Перед его внутренним взором мелькали сладкие, горячие видения. Дома в огне, большие дома; люди мечутся по улицам, не находя спасения, и гибнут в пламени, как муравьи. Ему грезились горящие города — такие огромные скопления домов, о каких он даже не догадывался. По улицам текла лава, с неба падал раскаленный черный снег… То были не его мысли, но Вилли этого не замечал. Он сидел и с наслаждением смотрел, упиваясь разгулом стихий и чужими страданиями.
И вдруг — запинка, словно струна на скрипке лопнула посреди развеселой мелодии.
Что такое? Кто-то не сгорел?!
Приятная, греющая ненависть вспыхнула и взорвалась изнутри, причинив Вилли болезненное неудобство. И явилась странная мысль: надо найти несгоревшее — и сжечь. Чтобы сгорело все. Это же непорядок — когда то, что должно гореть, не горит!
«Да, да, так и есть, но…»
Снова приступ ненависти — словно удар прямо под дых. «Искать, неустанно! Она должна сгореть! Сгореть и больше не тревожить меня! Я не хочу, чтобы однажды она вернулась!»
И снова понеслись образы, как грозовые тучи, а в них вспышки белого пламени, отливающего металлом… Что это — молнии?
Вилли вздрогнул и съежился. Он с детства боялся грозы.
В тот же миг испуг в нем стал сильнее ненависти. Да много ему и не надо было, чтобы испугаться и сдать назад — отвагой он никогда не отличался…
«Что ты творишь, опомнись, маленький Вилли, во что ввязываешься! — тревожно запищал внутренний голос, он же глас рассудка. — Пропадешь!»
И тогда уже обрушился на него прямой, безмолвный приказ непреодолимой силы:
«Ищи! — и опять образ — что-то светлое во вспышке молнии. — Ищи ту, что не горит!»
— Найду я, найду! — завопил Вилли, соскакивая со скамьи.
Ему жутко стало при одной мысли, что вся эта клокочущая ненависть обрушится на него…
— Только… как искать-то?
И новый приступ злобы и раздражения — теперь уже не из-за него, не из-за Вилли. Наоборот, Вилли его отлично понял. Он сам шел по жизни, как слепой крот, ничего у него толком не получилось, все срывалось — и это страшно бесило. У других ладится, а у него нет! Ну и пусть он не знает, что искать, где и как! А все потому, что раньше у него не было глаза!
— Какого еще глаза? — удивленно повторил Вилли. — А, ну да — огненного!
Он бросился к печке, сунул руку в устье и принялся там копаться. За этим занятием его и застала мать.
— Фу-у! Чем тут воняет? Ты что торчишь дома среди бела дня, бездельник?
— Мамаша, дай зеркало!
— Зачем тебе?! Вон в бадейку посмотрись… В чем ты весь изгваздался, горе мое? Эй, куда полез?!
Вилли, по плечи вымазанный в саже, забрался с ногами на материнскую кровать, достал с укромной полки зеркало-складень, раскрыл и поставил на стол. Несколько мгновений полюбовался собой…
— А ну положи на место!
Не обращая внимания на материнские вопли, Вилли угольком сосредоточенно рисовал себе на лбу глаз.
— Ты что там малюешь? Пьяный, что ли?
Вилли закончил, с удовольствием посмотрел на дело рук своих и оглянулся на мать. Она так и села, онемев: намалеванный на лбу сына черный глаз смотрел на нее горящим красным зрачком…
— Я пошел, — хрипло сообщил Вилли, вставая. — К ужину не жди.
— Куда… пошел?
— Искать ту, что не горит…
Вилли, шатаясь, шагнул в сени. Если бы мать не сидела кулем на лавке, хлопая глазами, — сбил бы с ног и не заметил.
Вышел за дверь и был таков.
А еще с колоды топор пропал.
Вечером только и было разговоров в Омельниках о том, как лентяй и пустомеля Вилли внезапно сбрендил, схватил топор и убежал в горы что-то то ли рубить, то ли жечь. И что теперь делать дальше — ловить его, или сам вернется? Перед этой новостью даже рассказы о налете драконов, которых должно было хватить на несколько лет, несколько поблекли.
А про красный глаз на лбу никто не знал. Мать никому говорить не стала — как вспоминала, язык немел от страха.
Аличе поднималась в гору. Прыгала с камня на камень, карабкалась с уступа на уступ, перешагивала через трещины. Подошвы то и дело скользили по снегу — слежавшемуся, твердому, будто камень. Этим путем она наверх еще не ходила. Но пойти вчерашней дорогой нельзя — западный ветер сегодня такой свирепый, что сильный порыв запросто скинет ее в пропасть. Даже сейчас ей было слышно, как ветер завывает там, за скалой. То ревет, то визжит, как дикий зверь. Такой ветер бывает только в горах, внизу не услышишь ничего подобного…
