Целую минуту никто не мешал ветру хулиганить.
— Да, сто раз, — ответил наконец Алан. — Всё я это прекрасно понимаю. Да, конечно, семь раз отмерь… а лучше семьдесят семь… Но так можно мерить ещё полвека. В какой-то момент надо просто взять и сделать. Это как в холодную воду нырнуть. Вот надо — и всё. И ныряешь. А если будешь стоять на берегу и анализировать… Я прекрасно понимаю, что подготовлен слабо. И человек я, сами знаете, мягко говоря, не святой, и богословское образование хромает, и характер не самый подходящий для таких дел… Но другим-то я уже не стану. Как ещё дальше готовиться? Всё, что можно было сделать, я сделал. Девять лет готовился. Через полгода кончается срок моего контракта и придётся возвращаться со Станции.
Попаду ли я туда снова? Так что сейчас — самый благоприятный момент.
Отец Александр молча потягивал чай из фаянсовой кружки, расписанной зелёными оленятами.
— Так значит, у вас вообще никаких родственников тут не осталось? — хмуро спросил он. — Ничто не держит?
— Обсуждали уже, — хмыкнул Алан. — Вы же все мои обстоятельства знаете. Ну, троюродная тётка есть, в Канаде живёт. Видел её один-единственный раз, ещё когда мама жива была, они с мужем приезжали к нам. Я тогда на первом курсе был… Да сейчас она, наверное, и не помнит обо мне. Уверяю — плакать не станет. Что же до отца… я знаю не больше того, что записано в свидетельстве о рождении. В молитвах поминаю, конечно. Как живого. А как оно реально… Честно скажу, давно уже и неинтересно.
Вновь помолчали, дав высказаться заоконному ветру.
— Знаете что, — оборвал паузу священник. — То, как вы рассуждаете — оно, конечно, логично. По человеческому рассуждению. Но мне кажется, что в этих наших с вами раскладах мы как-то вынесли за скобки Промысел Божий. С нашей точки зрения — момент благоприятный. А вы уверены, что Господь считает так же? Да, конечно, мы с вами много молились, и мы люди трезвые, понимаем, что ответ на молитву вовсе не обязательно должен быть эффектным… сны там, видения, откровения. Но всё же… Ну вот нет у меня глубокой внутренней уверенности, что пора. Нет и уверенности, что рано. Трудное дело…
— У меня такая уверенность есть, — тихо сказал Алан. — Я это знаете когда окончательно понял? Вчера, на кладбище. Пообмёл там снег, постоял… И как-то вдруг почувствовал, что тянуть больше некуда. Что надо на Объект. Понимаете, не только мне надо… но вот даже им… Ленке с малышами… Будто они благословляют меня. Странное чувство, правда?
— Нет, это я как раз понимаю. — Отец Александр поднялся из-за стола. — Так бывает. Вот что, Алан Викторович, дорогой вы мой… Вижу, тормозить вас дальше бесполезно. Всё равно ведь дёрнете туда, но не в самом правильном расположении духа, чувствуя себя самочинцем. Так что ладно уж, благословляю. И принимаю на себя ответственность перед Господом… раз уж и сам вашей идеей загорелся… Ну а теперь давайте помолимся — и впрямь на боковую…
Боль началась с цвета — жёлтого, пронзившего тёплую темноту, где он плыл всего мгновение назад. Острые лучи распустились веером, выжигая вокруг себя пространство. Там, где оно особенно сгущалось, разгорались синие, с фиолетовым отливом газовые всполохи. Всё вместе это было как цветок «иван-да-марья», это было красиво — и какую-то секунду Алан наслаждался цветной красотой, уже понимая, чем она обернётся.
Стаей мельчайших юрких созданий, жгучих искорок, впивающихся в тело, грызущих мышцы и сухожилия, дёргающих острыми коготками нервы. Он обязательно бы закричал, такую боль невозможно терпеть молча — только вот кричать оказалось нечем, голосовые связки омертвели, и приходилось терпеть — считая мысленно секунды, пытаясь молиться и забывая слова, без толку ловя ускользающие мысли.
Бывает ли боль сильнее? — спрашивал он себя, уже зная ответ. Ещё бы — она росла, росла всеми тысячами своих хищных зверьков, проедающих внутри его тела извилистые ходы. Зверьки матерели, ходы расширялись, и Алан понял, что скоро от него вообще ничего не останется — только отодранный от плоти дух, больной и бездомный.
— Правильно, — отвечала боль низким женским голосом, — от тебя не останется ничего. Ты вообще не должен был появляться здесь, ты нарушил запрет и должен исчезнуть… растаять, сгореть… и я буду твоим костром… твоим долгим, очень долгим костром… Ты надеялся сбежать от меня, уплыть в тихую смерть? Не выйдет, родной, я всюду… и в твоей жизни, и в смерти… Разве ты до сих пор не понял, кто я?
— А чего тут понимать? — хмыкнул отец Александр, выйдя из тёмного, не охваченного жёлтым сиянием угла. В сером подряснике, стоптанных домашних тапочках и почему-то с электрическим чайником фирмы «Светолюкс» в руке. — Ты всё пела, это дело, так поди-ка охладись…
Он плеснул в боль из чайника, и вода, мгновенно распавшись на миллионы брызг, окропила жёлтое зверьё. Раздалось шипение, точно от шашлычных углей, которые поливают дешёвым сухим вином.
— Как вы тут оказались? — удивился Алан. Выяснилось, что говорить он всё-таки может, язык во рту шевелится.
— Ну что ж вы так, Алан? — растеряно протянул батюшка. — Теперь уж держитесь…
Ничего… Дорога-то не столь уж дальняя, дотерпите…
Дорога и впрямь оказалась не слишком далёкой — если вообще имело смысл говорить о расстояния. До земной орбитальной станции «Надир-7» было одиннадцать часов пути скорым челноком. Особых удобств не предполагалось — всё-таки космический туризм пока ещё не стал прибыльным бизнесом и компания «Зеро-космотранс» не спешила вкладываться в комфорт. Кресла, по идее, помогают без проблем переносить перегрузки… но это лишь по идее. Всякий раз, отправляясь на Объект либо обратно, Алан чувствовал себя персонажем из исторического романа о прошлом веке, вынужденным посетить древнего дантиста. Всплывало из читанных в детстве книжек жуткое слово «бормашина». Боли, конечно, не было. Однако это отвратительное чувство, будто на тебя навалили целую гору мягких, но тяжёлых подушек, и каждый вздох — подвиг… Последующая невесомость тоже не шибко радовала. Тошнило, кишки ныли, перед глазами расплывалась радужная плёнка… Таблетки «виалгона» помогали так себе…
На станции было хоть относительное подобие гравитации — благодаря вращению её тороидального тела. Впрочем, долго наслаждаться силой тяжести не приходилось — пассажиров пересаживали в транспортный бот и уже спустя полчаса на обзорных экранах появлялись Врата.
Глазом, конечно, этого свечения не увидеть — в основном радиоволны, по самым верхам, ближе к инфракрасному участку спектра. Зато после видеопреобразований получалось красиво. Неправильной формы жёлтое облако — гигантский, растянувшийся на пять с лишним километров цветок. И на поверхности его то и дело проскальзывают жёлтые и фиолетовые сполохи. Казалось, цветок шевелит лепестками, стараясь привлечь к себе внимание.
