Никаких врагов в лагере не обнаружилось, зато обнаружился невероятно довольный собой Стив, бегающий вокруг костра и колотящий поварешкой в закопченное днище котелка. Где-то недалеко Зулин, так окончательно и не проснувшийся, пытался одновременно слезть со своего фамильяра, которого с перепугу основательно придавил, и сотворить боевое заклинание — кстати, единственное, которое вспомнил. Иефа ошалело помотала головой, пытаясь понять, что же все-таки происходит, и обнаружила, что держит на отлете лютню, которую спросонья приняла за меч. Зулин копошился в складках балахона и невнятно ругался на мажеском, Стив испускал дварфский боевой клич и колотил поварешкой, Зверь истошно завывал. У Иефы создалось стойкое впечатление, что она попала в сумасшедший дом. Один Ааронн невозмутимо наблюдал за происходящим, лениво пожевывая травинку. Его бесстрастное лицо подействовало на Иефу, как ушат холодной воды. Полуэльфка осторожно опустила лютню и пригладила волосы, приходя понемногу в себя. Обессилевший Зверь перестал орать — а может, просто Зулин слез наконец-то со своего фамильяра, — во всяком случае, в лагере наступило относительное затишье. Стив совершил еще один круг почета, изобразил какой-то короткий, но замысловатый танец с притопами и прихлопами, отбросил в сторону котелок (Зулин едва-едва увернулся) и гаркнул басом:
— С добрым утром, народ!
— Что… Что это было?.. — слабым от пережитого потрясения голосом спросил Зулин. — Стив, скажи мне, что это было? Я же едва в тебя огневиком не швырнул… Я ведь тебя убить мог, я думал — враги, битва… А тут…
— А тут я! — Стив расплылся в улыбке и засиял, как медный тазик. — Я вот тут подумал — что-то кислые все какие-то, невеселые, самое время для того, чтобы немного… ай!
Многофункциональный половник звонко саданул по крепкой дварфской заднице, да так, что Стив даже подскочил на месте и обернулся. Пунцовая Иефа бешеными глазами смотрела на дварфа и заносила руку для нового удара. Вид у нее был небезопасный. Стив крутанулся и дал стрекача вокруг лагеря, перепрыгивая через мешки и сопартийцев, хохоча во все горло и ухая, когда половник все-таки достигал своей цели. Приподнявшийся было на локте Ааронн снова улегся и уставился в небо.
— Да я же… Да я же…Ух! Ай! Я же, как лучше хотел!
— Как лучше! На! Кислые! Невеселые! — задыхаясь, диким голосом выкрикивала Иефа и пыталась огреть дварфа половником.
— Утро… ай! Утро какое! А все спят!
— На тебе — утро! На тебе — битву! На тебе! — половник мелькал в воздухе и сверкал на утреннем солнце, как самый настоящий меч, Иефа растрепалась и была чудо как хороша, в общем — ситуация развивалась вполне романтично. Стив бы даже насладился, если бы не основательно отбитый зад.
— Поварешку… Ай! Поварешку погнешь! Посуду пожалей! Ай! Зулин! Ай! Зулин, уйми ее!
— Друг мой Стив, мне кажется, что подобную экзекуцию ты вполне заслужил.
— Ай-ай-ай!
— Вот тебе — половник! Вот тебе — котелок! Вот тебе — пироги! Вот тебе! Убить тебя! Мало!
— Я про пироги…ай! Ничего не говорил! Иефа, до беды доведешь! Ау! Ой! Ай! Иефа! Перестань! Двину! Мораддин свидетель — двину! И не посмотрю, что ба…
Половник впечатался в дварфское седалище как-то особенно чувствительно, и Стив, которого все это вдруг перестало развлекать, прекратил наматывать круги, развернулся, получил половником по носу, взревел, как раненый зубр, и кинулся на полуэльфку. Не ожидавшая такого поворота событий Иефа взвизгнула, теряя равновесие, вцепилась противнику в бороду — и через секунду по лагерю катался невразумительный рычащий и шипящий клубок.
— Разнимай! Разнимай! — опомнившись, закричал Зулин, сунул руку в клубок, но был укушен и вопя запрыгал по лагерю. Ааронн зевнул, потянулся, сел, поводил руками и что-то сказал. В воздухе сгустилась огромная капля воды — размером с небольшой бочонок — и с громким плеском обрушилась на дерущихся.
Ощущение было такое, будто весь мир состоит из одного только леса. А весь лес — из одних только полян. Ни тебе буераков, ни лощин, ни прогалин — только узенькие полоски перелеска из чахлых осин, и снова — поляна. Стив возненавидел эти зеленые лесные проплешины всей своей дварфской душой, но лесу, разумеется, до его страданий не было никакого дела. Более того, постылые осины беспечно помахивали ветками и шелестели, когда их аккуратно трогал ветер, а на растреклятых полянах нагло желтели лютики. И хоть бы один завалящий камушек! И все наслаждаются! Того-этого, хрень Мораддинова, наслаждаются ведь! Зверь шастает по кустам с любопытством на морде, Зулин жмурится на солнце, Иефа мурлычет себе под нос что-то слащавое и благосклонно поглядывает на Ааронна, а уж Ааронн… Ну да, какое дело этому паразиту лесному, друиду недоделанному, что он, Стив, истомился и замучился, и что сил его больше нет, и с души воротит, а тут еще и слова не скажи — пигалица засмеет… Они с Иефой еще вчера, мокрые и чумазые, с ненавистью глядя друг на друга, объявили перемирие. А ведь по сути дела — бойкот. И теперь совсем никакой радости в жизни не осталось — даже не поругаться всласть. А еще Зулин так некстати под руку подвернулся, по плечу жалостливо похлопал и сказал, мол, ничего, друг любезный, милые бранятся — только чешутся, это, мол, еще его учитель так говорил, а учитель у него — старик башковитый. Подеретесь, мол, еще разика эдак четыре — и наступит в семье мир да благодать. И в какой это семье, спрашивается?
Нет, невозможно, невозможно дварфу в лесу!
«— Слушай меня, дорогой Балахончик, очень внимательно, потому что в твоей молочной голове мозги изначально не предполагались, и мудрости в ней взяться неоткуда. Если двое разнополых существ орут друг на друга, как свиньи недорезанные, дерутся и вспыхивают по пустякам — ситуация проста. Либо они друг друга любят, либо терпеть не могут. Что, по сути дела, одно и то же. Есть, конечно, вариант, когда один другого любит, но без взаимности, и от этого вызывает ужасное раздражение у предмета своих чувств. Но это редко, потому что люди, да и нелюди тоже, слишком любят себя, чтобы тратить жизнь на того, кого раздражают. Но и эта ситуация разрешима. Скорее всего, если влюбленный отличается упорством, очень скоро он достанет свою жертву так, что вместо раздражения начнет вызывать жгучую ненависть. А это, как я уже упоминал, равносильно любви. Так что финал у истории в любом случае печальный. Почему? Да потому что скучный и предсказуемый. Даже не спрашиваю, понял ли ты меня — вижу, что нет. Не напрягайся, сын мой, — и не поймешь…
— Учитель, а как же огневик? Вы сказали, что будете объяснять про огневик, а сами…
