Славута приглашающе махнул рукой и в горницу вошли молодые мужчина и женщина в новой, с иголочки, одежде.
— Прежде всего, — продолжал Видимир, — было решено, что никаких лешелюбских цветов испльзовать не будем. Пошили вот такие льняные серые рубахи, одинаковые для братьев и сестёр, как видите, очень удобные. По торжественным случаям предусмотрено ношение белой сорочки. Из тёмно-горчичного сукна изготовили куртки с накладными карманами, для братьев — штаны, для сестёр — юбки. Обратите внимание на прекрасные сапоги до колен. Вот с обувью вообще никаки затруднений не возникло — захватили лешедюбские купеческие склады в Блохаре.
Как видите, предусмотрены два коричневых кожаных ремня. Простой и узкий через правое плечо служит перевязью для кинжала. Широкий поясной имеет пряжку из красной меди, украшенную надписью: «Справедливость и Разум».
Знаки? А как же! Пржде всего, мы сохранили чёрную нарукавную повязку. Конечно, теперь она не будет самодельной. Атласная полоса с серебряным лунным кругом и серебряной же каймой. На воротнике куртки нашиты чёрные петлицы. У младшего вождя на них будет один маленький белый кружок, у среднего вождя — два, у старшего — три. У вождя Братства — большая серебряная Луна на петлице, окаймлённой серебряным кантом. Награды будут размещаться на куртке, слева на груди.
— А что, — довольно хмыкнул Стрёма Кулак, — очень даже хорошо получилось. Удобно, красиво. Надену с удовольствием.
Внята Тихая молча кивнула.
— Особо отмечу старание кузнецов. — с удовольствием сообщил Видимир. — Они изготовили кинжалы с дубовыми рукоятями и в дубовых же ножнах с железной оковкой. По ножнам пустили резьбу: «Не вынимай без нужды, не вкладывай без славы». Чтобы лезвие напоминало наши моргульские клинки, кузнецы покрыли сталь воронением.
Теперь о верхней одежде для будущей зимы и о шапках…
3.Скажи кто Зору Меньшому пятью годами ранее, что он окажется всевластным хозяином Поползаевска, которому возвратят его исконное название Чистоград, то он бы изрядно посмеялся.
Ныне же ему просто не хватало времени, чтобы ощутить всю необычность своего нового положения. Он едва поспевал решать десятки насущных задач по налаживанию жизни в огромном городе. Многолет-нее озлобление рунцев против предателей-леше-любов и ненасытная жажда мести легко могли перейти в неуправляемую кровавую круговерть.
Оставленным в городе отрядам Рати он приказал днём и ночью совершать обходы и производить обыски. За ввоз, хранение и употребление трубочного зелья полагалось обращение в пожизненное рабство. То же наказание он установил за самовольное производство хмельных напитков, насилие и грабежи. За задержание в пьяном состоянии виновника ожидал месяц принудительных бесплатных работ на благо города.
Зор сам встретил обозы с зерном, рыбой и солониной, тщательно рассчитал расход продовольствия.
На Прыщавой площади с каждым днем росла толпа голодных горожан. Но она состояла не только из плачущих детей и старцев, измождённых женщин и увечных. Крепкие молодые парни вопили: «Еды! Еды!» А чистоградские мастерские продолжали лежать в заросших бурьяном развалинах, лавки были наглухо заколочены.
Зор упросил ратников Братства встать к печам и испечь из привезённой муки хлеб. В душе нового градоначальника росло раздражение. Он ощущал, что нужно нечто такое, что помогло бы уменьшить толпу, расставить каждого на свое место. С первым же почтовым вороном Зор отправил письмо Брану с просьбой помочь советом. Ответ был принесен птицей через два дня. Зор прочёл белкие бисерные буковки, выписанные на тончайшей полупрозрачной бумаге и удивленно вскинул брови. Подумал. Торопливо перечёл. И внезапно согнулся в приступе неудержимого хохота. Вбежавшему испуганному писарю он едва смог успокоительно помахать рукой, дескать всё в порядке. Отсмеявшись, в тертий раз прочитал послание Учителя и удовлетворённо хмыкнул: — Так и сделаем!
…Толпа замолкла и стала принюхиваться. На Прыщавую площадь въехали повозки, распространявшие умопомрачительный запах тёплого хлеба. Воины с мечами наголо окружали их сплошным заслоном.
— Хлеб! — простонала в толпе какая-то женщина. — Хлебушек! Хоть кусочек, сил нет терпеть! Деткам первым дайте!
Зор взошёл на лобное место, воздел руку. Собравшиеся затихли, внимая каждому слову.
— Чистоградцы, слышите меня?
— Да! — громыхнула площадь. Из-под крыш прянули последние немногочисленные голуби, не переловленные во время осады изголодавшимися горжанами.
— Взгляните направо. — продолжал Зор. — Отныне на Лобном месте будут сидеть вот эти писцы. Все желающие могут найти работу, получать на ней жалованье и кормить на него себя и детей.
— Откуда же её взять, работу-то? — выкрикнул кто-то.
— Да дел выше крыши! — возмутился Зор. — Куда ни ткни — везде руины. Восстанавливайте мастерские, начинайте трудиться.
— На кого? — ядовито осведомился тот же голос.
— Правильно спрошено! — одобрил Зор. — О главном! Богатой хозяйской сволочи отныне нет. Тут одно из двух. Первое. Коль пожелаете, восстановленная мастерская будет в собственности тех, кто на ней работает. Сами производите, сами продавайте, сами распределяйте доходы. Второе. Ежели не желаете заморачиваться, мастерскую возьмёт под своё руководство Братство, нанимайтесь на работу за установленную плату. Сначала, возможно, будем платить продовольствием, а вскорости и монету отчеканим..
— А тепеерь посмотрите налево. На повозках — хлеб. Свежий, только из пекарни. На каждом куске — сало с чесноком. Это даёт вам Братство. Не дешёвую брагу, не трубочное зелье, не дурманящие порошки. Хлеб! Вот и ответьте, во имя Полной Луны, что лучше — лешелюбское правление или Братство?
— Братство! Братство!
— Так помните же это всегда! А сейчас без сутолоки и давки становитесь в четыре очереди к хлебодарам. А ну, не толкаться, говорю, всем хватит!
Воины были готовы к худшему — к напору людей и беспорядку — и приятно удивились, когда толпа почти сразу же рассосалась по очередям. Началась раздача пищи. большинство принимало еду, обливаясь радостными слезами. Хлеб! Румяная, горячая краюха с восхитительным бело-розовым ломтиком сала и зубчиком чеснока.
— Слава Братству! — вскричал высокий старик с трясущейся головой. — Слава Брану!
Хлебодары всё раздавали и раздавали еду, совали куски в протянутые дрожащие руки. Поев, многие становились в другую очередь — к писцам. Те опрашивали, где человек желает работать, составляли списки, некоторым сразу же советовали, куда можно явиться завтрашним утром и приступить к труду. Кое-кого собирали в группы, знакомили и предлагали, взяв мастерскую в собственность, налаживать работу. Однако большинство чистоградцев, подкрепившись покинуло площадь.
