ВОЗВРАЩЕНИЕ
Оставив конягу и тюки на попечение хозяина постоялого двора "U zastavy", я первым делом направился в гости к бенедиктинцам. Брат вратник, похоже, обладал фотографической памятью на лица и не имел указаний чинить мне препятствия, так что вскоре я уже был на пути в келью настоятеля. Однако не тут-то было! Давешний знакомец — бородач с дубинкой — встал на пути как геройский пограничник Карацупа на советских рубежах. За отсутствием пса Ингуса у ног на поводке суетилась довольно крупная ласка. Уставившись на незваного пришельца крохотными глазками-бусинками, зверёк злобно оскалился и прямо с места вдруг бросил своё полуторадециметровое тельце в молниеносную атаку. Острые зубки клацнули буквально в сантиметре от моего бедра, но вцепиться не сумели: крепко сплетённый поводок задержал нападающего зверька.
— Не спеши так, крещёная душа! Куда это ты направляешься?
— Дело к Его преосвященству имею.
— Когда отцу Гржегошу понадобишься — сам тебя призовёт к себе. А сейчас ему недосуг: заботы о горнем одолевают…
— Поверь, святой отец: у меня очень важное дело, имеющее касательство к благоденствию этой святой обители. Кроме того, я принёс для Его преосвященства дар, который, несомненно, будет им использован к вящей славе Господней.
— Сказано тебе: отец аббат занят! Ступай, явишься в другой раз! — начал выходить из себя бородатый монах.
— Никуда не пойду, буду здесь ждать. Когда-то же его горние размышления сменятся земными? Вот и подожду…
— Я же тебе сказал… — здоровяк потерял своё обычное добродушное спокойствие, перекрывая мощным телом весь узкий коридор. Ласка, чувствуя настрой хозяина, с шипением сжалась в живую пружинку, намереваясь уж в этот-то раз точно лишить незваного пришельца возможности иметь такое же излишне настойчивое потомство.
— Что и кому ты сказал, брат Теофил? — Из открывшейся двери кельи аббата вышел плотный мужчина в смешной шапочке, обвивающей голову жгутом наподобие сарацинского тюрбана. Ножны меча оттопыривали его плащ, который в монастырском полумраке казался почти чёрным, хотя, скорее всего, имел красно-вишнёвый колер с каким-то светлым изображением, края которого были хорошо заметны, на спине. Сапоги рыцаря — а это был, несомненно, рыцарь — украшали шпоры с мою ладонь каждая.
— Да вот, пан…
— Без имён!
— Виноват, вельможный пан! Этот вот иноземец рвётся на аудиенцию к Его преосвященству, говорит — сильно надо. А ведь не дело это — прерывать беседу столь важных лиц. Я ж ему и говорю: недосуг, дескать, отцу аббату, а он мне: "Встану, аки столп, с места не двинусь".
— Ну что ж, пусть себе стоит. Его преосвященство вскоре освободится, и тогда, возможно, призовёт к себе этого… столпника, ха! А ты, брат Теофил, тот же, что и ранее: к своему князю без дозволения и мышь не пропустишь! Время течёт, но ничего не меняется…
— Такова уж наша служба, пан… э, вельможный пан! И в замках, и в походных шатрах — всё едино: вейвода должен иметь уединение, дабы о грядой битве розмысл иметь. Славные были времена!
— Это верно, времена были что надо! Даст Господь — скоро вернутся. Ну, а пока продолжим нести нашу службу: ты на своём месте, я — на своём. Будь здоров, телохранитель!
— Благословение господне на Вас, вельможный пан! — Монах поднял руку в торжественном жесте.
Вжавшись в стену коридора, я пропустил мимо себя звенящего при каждом шаге шпорами рыцаря, стараясь запомнить черты его ещё не старого, но умудренного опытом лица, полуприкрытого тёмно-русыми усищами, размеру которых позавидовали бы Семён Будённый и Ока Городовиков вместе взятые.
Вновь оставшись наедине с монахом-"телохранителем" и его миниатюрным хищником, я решил прекратить попытки проникновения в келью и запасся ожиданием, присев на корточки у стены. Тем временем бородач возился с умильно ластящейся зверушкой. Глядя на эту сладкую парочку было трудно предположить, что бородач с лицом молодого Деда Мороза некогда был воином не из последних, а пушистая гибкая ласка — один из самых опасных лесных хищников в своей весовой категории…
Спустя минут двадцать за дверью раздался требовательное бряцание металла о металл, будто некий лудильщик прочеканивал латунный шов самовара. Встрепенувшийся брат Теофил бесцеремонно скинул зверька на пол, зацепив петлю поводка за дверную ручку и плавно "перетёк" внутрь помещения. Именно перетёк, а не вошёл или вбежал: резкие движения, похоже, монахом принципиально не использовались. Появившись вновь, он оттянул ласку от двери и приглашающе махнул рукою: дескать, заходи, раз уж такой настырный!
Медлить не стоило, поэтому, перекрестившись — похоже, уже вырабатывается условный рефлекс — я вновь очутился в "штабной келье". С прошлого посещения здесь почти ничего не изменилось, за одним-единственным исключением: на шкафу-"горке" эдаким ведром красовался новенький блестящий шлем-топхельм с крестообразной накладкой из чернёных полос металла высотой "во всю морду" и мелкими вентиляционными отверстиями на "щеках". Маковку шлема украшала посеребрённая фигурка расправляющего крылья орла, размером с мой кулак. Хозяин кельи, как и прежде, сидел за столом, выжидающе глядя на меня.
— Добрый день, Ваше преосвященство! Простите, что отвлекаю от дел…
— Здрав будь, сын мой. С какой нуждой явился?
— Первым делом позвольте в знак почтения к этой обители, давшей мне приют и к Вам с братией, оказавшим поддержку бедному страннику, поднести посильное пожертвование на пользу нашей святой Церкви, а уж потом дозвольте поведать о странном происшествии, свидетелем которого мне случилось быть…
Извлекши из набедренного кармана армейских штанов синий шёлковый свёрток, я с низким поклоном протянул его к аббату на раскрытых ладонях.
Перекрестив подарок, а заодно и дарителя, тот развернул ткань и удивлённо хмыкнул при виде крестика из слоновой кости, мирно соседствующего с венчающим булавку зелёным полумесяцем.
— Благодарю тебя, сын мой, от всей души за щедрый поминок. Сии вещи, несомненно, принесут пользу святой обители. Надеюсь, они добыты праведным трудом?..
— Совершенно верно, Ваше преосвященство, именно праведным физическим трудом я их некогда заработал. Готов поклясться в этом!
— Негоже всуе клясться: верю тебе и без того. Расскажи лучше, о каком это происшествии ты упоминал?
— Ваше преосвященство, я долго думал: стоит ли об этом вообще кому-нибудь говорить, ибо чувствую, что знание это может быть опасно. Но скрывать что-то от святой Церкви — грех, ведь правда?
— Истинно так: Церковь всеведуща, и даже если ты попытаешься что-то скрыть, рано или поздно это станет известно, ибо Господом речено: "Итак не бойтесь их, ибо нет ничего сокровенного, что не открылось бы, и тайного, что не было бы узнано. Что говорю вам в темноте, говорите при свете; и что на ухо слышите, проповедуйте на кровлях". А кто мы, грешные, чтобы сомневаться в словах Христа?
