И захохотал.
Снегирь скрипнул зубами, шагнул к нам со своей дубиной.
— Слабое сочинение, — Тытырин поглядел на дубину, — хотя удачные места встречаются.
— Встречаются, говоришь… — Снегирь перекинул оружие из руки в руку.
Видимо звучали отголоски давнишнего творческого спора, свидетелем начала которого я, увы — или к счастью? — не был.
— Мягкая бумажка, говоришь…
Снегирь стукнул битой, гвозди вошли в стол.
Тытырин промолчал. А я уж подумал, что сейчас мне придется провернуть свой болезненный трюк — сдвинуть большие пальцы, освободиться от гнилых веревок и вступить в неравный бой.
Но не пришлось.
Снегирь с сожалением положил биту и спрятал «Шагреневый трактор» в карман. С такой нежностью и бережностью, что мне даже жалко стало. И его, и книжицу его бестолковую. Неудачных детей любят сильнее. Все, стану художником. Устал. Утоплю Берту и Дырокол в проруби, уйду в художники, буду как Ван Гог. Что за жизнь такая! То куда-то зашвыривают, то куда-то сажают… Все, надо заканчивать со всем этим. Хочу в теплые горы, хочу сидеть у костерка, вдыхать аромат бобов с томатом. Как болит рука, убить кого-нибудь хочется…
Будем надеяться, что у Ариэлль нервы выдержат и она не сунется раньше времени. Я насчет кобольдов ее обманул тогда — кобольдов в Деспотате, конечно, нет, слишком опасно их тут держать. Они где-то далеко, в каких-то секретных загонах. А поскольку Застенкера поблизости нет, то это значит, что он, вполне возможно, отправился за ними. Кобольды у Застенкера наверняка остались, хотя мы их немного (а может, и много) пожгли в снегах.
— Мягкая, — подтвердил Тытырин. — Такую в Финляндии делают. Мягкая, практически шелковая. Наверное, дорогая.
— А я уж думал, ты оскорбить меня хочешь.
— Ну что ты! — Тытырин брякнул цепями. — Мы же с тобой старые друзья, сколько вместе пережили…
— Да, уж, пережили… — Снегирь поднял фляжку. — Что у тебя в посуде?
— Да так, роса небесная, — ответил Тытырин.
— Роса? — Снегирь с сомнением поболтал фляжку. — Не похоже на росу. Наверное, какая-то…
Дверь сдвинулась, и в комнату протиснулся Ямомото. Он мне сразу не понравился. Еще тогда не понравился, когда пытался зарубить меня своей тупой шпалой. Давно это было, год назад. И у ворот тоже не понравился — мне показалось, что стал он только хуже.
А сейчас не понравился еще больше, чем раньше. Потому, что сейчас гад нацепил поверх своего кимоно, сшитого из занавесок, пояс с моими револьверами. Осквернил Берту и Дырокол своими прикосновениями.
И пахло от него гнилыми груздями. Интересно, откуда я знаю запах гнилых груздей?
И рожа у него…
Такая рожа могла быть у человека, который втихаря сочиняет рассказы с названиями «Доблесть ниндзей», «Король ушу», «Тигры Южного Шаолиня», а потом, сочинив таких рассказов с дюжину, пишет хайку:
Много, много славы
Снискал самурай в честном бою.
Стопталися верные гэта.
И пахнет от него гнилыми груздями, гнилыми груздями, гнилыми груздями…
Ямомото приблизился ко мне. Уставился в глаза с утробным рычанием. Так, по его мнению, наверное, рычали настоящие самураи по случаю и без случая.
— Где-то я тебя видел… — сказал он. — Мы встречались?
— Встречались, встречались, — подтвердил я. — Я тогда тебе, Мотояма, по харе настучал. Или позабыл?
Ямомото снова зарычал и схватился за меч. Типа сейчас зарубит меня насмерть, последний самурай.
— Шеф хотел с ними сначала побеседовать, — напомнил Снегирь.
Шеф, это, видимо, Застенкер. Ямомото спрятал меч в ножны и отвернулся.
— А я тогда тебе хорошо задал, — продолжал я. — Ты еще умолял оставить твою никчемную жизнь, говорил, что у тебя родовая травма…
Ямомото снова промычал. И, чтобы не впасть в соблазн смертоубийства, повернулся к Снегирю.
— Что тут у тебя? — спросил он.
— Что у меня?
— Да, что у тебя. Что спер?
Ямомото приблизился к Снегирю и ткнул его рукоятью меча в пузо. Снегирь вздрогнул, уронил фляжку. Интересно, что все-таки Тытырин держит в ней?
— Ну?! — ярился Ямомото.
— Это яд, — сразу же ответил Тытырин. — Яд от кровососущих, которые живут… на мне…
— Эликсир какой-нибудь, наверное. — Ямомото понюхал горлышко, не открывая фляжку.
— Нет, не эликсир. Яд! — попытался остановить его Тытырин.
— Эликсир. — Ямомото мощно пошевелил ноздрями. — Я эликсиры за парсек чую. Небось силу увеличивает. Или скорость. Или ум.
Слово «парсек» из его уст меня удивило.
— Мотояма, а ты хоть знаешь, что такое парсек?
Ямомото опять скрежетнул зубами. И мечом тож скрежетнул. Но не ответил.
— Да ничего он не увеличивает… — загремел цепью Тытырин. — Яд это! От блох. Блох морить.
— Молчать!
Тытырин замолчал.
— Яд… — Ямомото вертел посуду. — Если яд, то тогда зачем во фляжке? Яд можно и в пузырек… Наверняка что-то…
— Давайте, я попробую, — вдруг вызвался Снегирь.
— Ты? — Ямомото взглянул на него с подозрением. — Зачем это?
— Ну, если там яд, то вы сбережете себя для Деспотата, — улыбнулся Снегирь.
— Попробуй-побробуй, — посоветовал ехидно Тытырин. — В лучшем случае неделю из сортира не вылезешь, а в худшем все, летальный исход.
Снегирь взял у Ямомото фляжку и с жертвенным видом принялся свинчивать крышку.
Еще немного протянуть, подумал я. Еще чуть. За это «чуть» воины Ариэлль смогут окружить Деспотат. Сомкнуть, так сказать, кольцо. Еще полчасика. А потом, через полчасика…
Через полчасика тут уже будет война.
Снегирь лизнул крышку.
— Стоять! — заорал Ямомото и в очередной раз выхватил меч. — Что-то вы тут мутите все? А ну дай эликсир!
И Ямомото шагнул к Снегирю.
— Вам нельзя рисковать. — Снегирь отступил. — Ваша жизнь слишком ценна.
— Во имя Деспотата я рискну всем. Ничто меня не остановит! — Ямомото сощурился. — Дай-ка…
И протянул руку.
— Не надо так рисковать, право же… — Снегирь отступил. — Ваша жизнь…
— Дай бутылку! — Ямомото прыгнул вперед и попытался схватиться за фляжку.
Но Снегирь оказался шустрей. Он перехватил емкость другой рукой и лихо отхлебнул половину. Ямомото рыкнул, подпрыгнул и ударил Снегиря лбом в переносицу. Тот оплыл на пол, но бутылочку не выпустил, Ямомото напрыгнул и принялся освобождать из пальцев фляжку. Фляжка выковыривалась плохо, тогда Ямомото принялся ее выкусывать. Снегирь завизжал и фляжку выпустил.
Ямомото встряхнул содержимое и выплеснул себе в рот.
— Идиоты, — устало сказал Тытырин.
— Молчи, собака! — ответствовал Ямомото.
