— Теперь давай поспешать, — с удовлетворением сказал я. — День будет долгим.
Деспотат приблизился. Надвратная башня оказалась выше, чем я думал. Надо же, построена более-менее аккуратно. Из бойниц высовываются длинные боевые арбалеты. Флаги какие-то на ветру развеваются, тибетские трубы в небо торчат — чтобы демонов отшугивать. Прилетят демоны, а они как задудят…
Достал фотоаппарат, снял панораму. Сюжета тут, конечно, никакого нет, просто вид красивый. Но сегодня будет много сюжетов, я в том нисколько не сомневался.
Тундра кончилась, и мы вышли на дорогу. Дорога была хорошая. Во всяком случае, для Страны Мечты. Мало канав, много щебня.
— Стоять! — крикнули с башни.
И стенные арбалеты повернулись, прицелились в нас. В меня.
— Вы кто? — спросили с башни.
— Веду отщепенца, — ответил я. — Открывай.
— Какого еще отщепенца?
— Обычного. Вот.
Я дернул за веревку, Тытырин задрал голову.
— Нам отщепенцы не нужны, — крикнули с башни. — Продай его куда-нибудь.
— Он много знает.
— Я сам много знаю… Ладно, пущу, только ты пароль назови.
— Моткаселька, — нагло ответил я.
— Какая еще, к черту, Моткаселька?!
Довольно грубо.
— Такая, чурбан. Открывай ворота, я оппортуниста привел.
— Кого?
— Отщепенца, говорю же. Ладно, открывай, достал…
Повисла пауза, потом в башне хрустнуло, и мост пополз вниз. Я подтолкнул Тытырина в спину, и мы вошли в крепость.
Деспотат встретил гостей не очень гостеприимно. Едва оказались за воротами, нас окружила банда товарищей. И у всех наперевес те самые стенные арбалеты. Тяжелые, из таких можно пробить любую броню. Наверное, такой может даже лошадь пробить, от зубов до хвоста.
Сами деспотатчики походили на обычную банду — грязные, потные, ободранные, гнилозубые. И злые, по глазам видно. Озлобленность, впрочем, легко объяснялась — наверняка каждый пытался попасть в высокий светлый замок, к водопаду в кисельных берегах и заполучить миллион баксов на личный счет. А им — грязные бараки, насекомых и вечный бой. Есть отчего разозлиться.
А сами виноваты, нечего тупо мечтать было. Мечтать надо о нормальном, а не о дури всякой. Я сам злой, у меня рука болит.
Среди всего этого мечтательного сброда был, между прочим, один знакомый. Сёгун Ямомото, держатель какого-то там предела, сочинитель японских четверостиший. И дурак. Что случается сплошь и рядом. Стоял, поигрывая пальцами по рукояти меча.
Дурак обладал неплохой памятью.
— А вот его, — Ямомото указал в меня пальцем, — я уже видел.
— Может, вместе черепашек мучили? — предположил я.
— Может, — покивал Ямомото. — Взять их!
И нас взяли.
Глава 14
Падение Деспотата
— Кого я вижу! — послышался довольно мерзкий голос.
Тытырин подпрыгнул на своей цепи.
— Как, однако, приятно, — продолжил голос, — встретить тут тебя, Тытырин. Мы так давно не виделись. Когда мы последний раз встречались, я… я тебе по мордалии врезал, кажется.
— Все с точностью до наоборот, — ответил Тытырин. — Как раз я тебе в сопорылку дал. Вон, до сих пор кривокопытно выглядишь.
— Да, да… Зато, я гляжу, сейчас твоя физиономия оставляет желать… Тяжела ты, шапка славянского готика…
— Шапка скандинавского романтика легче? Излыжно говоришь, как всегда.
— Все-таки хорошо тебя отделали, — с удовольствием произнес голос.
Я лениво повернулся на бок. Передо мной стоял парень, в общем-то, похожий на Тытырина. Только без оселедца и без бороды.
— Это Снегирь, — пояснил Тытырин. — Редкая мразь, бездарь, словесный надругатель. Идолопоклонник перед Западом.
Я узнал и Снегиря. Тот, кажется, тоже был поэтом. А может, теперь уже и прозаиком. Страна Мечты утомительно богата литературными работниками. Почему тут никто постановки не ставит? Почему художников мало? Отчего фотохудожников нет? Где кинематографисты?
Подумал я и испугался — мне и литературных маньяков хватало через край. Если еще куча человек с фотиками, камерами и мольбертами начнут здесь расхаживать…
— Ты от кого деньги получаешь? — спросил Тытырин. — Кому в этот раз продался?
— Но-но, полегче, — пригрозил пальцем Снегирь. — И провозгласил: — Вы находитесь во дворце правой руки Великого Застенкера дайме Ямомото. А я его сенешал.
— Ты его сенешал? — переспросил я. — И как же ты умудрился…
— Молчать, дубина! Пока Застенкер в отсутствии, Деспотатом правит дайме Ямомото, сёгун Внутреннего предела.
Сенешал. Планета Х в очередной раз порадовала меня разнообразием своих проявлений, животворной мощью фантазийной эклектики. Тут тебе и дайме, тут тебе и сенешал. Красиво. Убого. Да и вообще дворец сёгуна Ямомото выглядел убого и больше всего напоминал бродячий цирк шапито на грани прогорания. Жалко смотрится даже на фоне остального Деспотата: дырявый купол, палатки вокруг, общее ощущение помойки. Доминиканская Республика какая-то, честное слово, а не Деспотат. Даже куры вокруг ходят. Гуси, индюк, оборванные самураи. Обычные хулиганы, я таких в изобилии встречал. У меня даже раззуделись руки, так захотелось их поколотить, тех самураев из самурайского поселка. Только нечеловеческим усилием воли, только пробудив в себе внутреннего гуманиста, смог отказаться от своих кровожадных позывов. Поколотить я всегда их успею.
Нас в этом, с позволения сказать, дворце поместили в дальнюю комнату. Судя по большому железному столу и другому железному и в большинстве своем крючковатому инвентарю, пыточную. Или пытошную. Причем в ориентальном стиле исполненную — с бумажными ширмами, с занавесками какими-то расписными, с деревянными подушками и грязными котелками.
— Дрянь ты, а не сенешал, — неосмотрительно сказал Тытырин. — Сейчас мне стыдно, что когда-то мы были друзьями.
— Дрянь, говоришь? — Снегирь взял со стола бейсбольную биту, неприятно утыканную мелкими гвоздями.
Кроме орудий пыток на столе скучали и наши вещички — пишущая машинка, ремни, узорчатая фляжка Тытырина, мой фотоаппарат. Видимо, в качестве вещественных доказательств нашей преступной деятельности. Там же лежали и несколько экземпляров «Шагреневого пути», это сразу заметил Снегирь:
— Вижу, ты, Тытырин, читаешь мою книжку? — Он указал на стол. — Нравится? Что скажешь?
Тытырин пожал плечами. Затем выдал:
— Знаешь, Снегирь, я могу сказать про твою книжку только одно: чертовски мягкая бумажка.
И захохотал.
Снегирь скрипнул зубами, шагнул к нам со своей дубиной.
— Слабое сочинение, — Тытырин поглядел на дубину, — хотя удачные места встречаются.
