— Но… — попытался что-то сказать Баин и тут же получил удар в живот. Несильный, но чувствительный.
— Заткнись! — Десятник говорил все так же шепотом, более походящим на шипение. — Вы где оказались? Или вы думаете, что вон те парни, которые вместе с нами, — монашки? Да если об этом золоте станет известно, то все вокруг передерутся!
— Почему? — Молин выловил паузу, когда десятник набирал в грудь новую порцию воздуха. — Ведь золота там много!
— Точно идиот! — констатировал Ламил. — Ты вроде в трущобах вырос? Сам не понимаешь, что всегда найдется кто-то, кому золота покажется мало?
Но ведь это золото! Он что, не понимает? Тут же целая куча золота! На всех хватит! Молин и Баин, так же как и я, удивленно смотрят на десятника. Его слова никак не могут укрепиться в наших головах, звучат какой-то бессмысленной чепухой. Что же, просто взять и оставить здесь все это богатство? Хотя стоп! Ламил ничего ведь не сказал о том, что нам нельзя его трогать. Он сказал лишь, что нельзя показывать золото другим!
— Вы меня вообще слышите? — Десятник грозно посмотрел на нас, бессмысленно хлопающих глазами. — Вы поняли, что я сказал?
— Поняли, Ламил… То есть господин десятник! — медленно произнес Баин.
— Хрена вы поняли! — вздохнул десятник. — Еще раз повторяю, если станет известно об этом золоте, то все здесь, скорее всего, передерутся.
На этот раз смысл его слов начал доходить до меня.
— Вот ты, — Ламил ткнул пальцем в Молина, — хочешь, чтоб тебе перерезали глотку во сне из-за золота?
— Н-нет…
— Понимаешь, что если у тебя его увидят, то, скорее всего, так и случится?
Немного помолчав, Молин кивнул. Я тоже понял, что десятник прав. Застилавшая взор завеса золотой лихорадки постепенно рассеивалась. Я вспомнил, что в трущобах вполне могли сунуть нож в спину и за сребреник. А здесь…
— Поняли, — прошептал Баин. — Никому — ни слова.
Ламил недоверчиво осмотрел нас, пытаясь понять — действительно ли мы его поняли или только притворяемся.
— Господин десятник, — Молин воровато оглянулся, — а вы не хотите себе немного взять?
— А зачем оно мне здесь? — пожал плечами Ламил. — Сейчас нам нужнее оружие и еда. Или ты думаешь, что купишь здесь что-нибудь за это золото?
— Но ведь… — Молин не поверил своим ушам. Еще бы! Кто-то сам отказывается от золота!
— Слушай, парень, — перебил Ламил, — сейчас ваше золото — лишний груз. Здесь оно не стоит и гнилого сухаря. А туда, где ваша находка хоть чего-то стоит, еще надо добраться. Понимаешь? Неизвестно, что будет дальше. Неизвестно, через что нам еще придется пройти. Тащить на себе лишний груз?
Молин все пытается что-то сказать, но десятник резко поднял руку.
— Заткнись и слушай! — Он вплотную приблизился к Молину и уставился ему прямо в глаза. — Ты в роте без году неделя, а я — почитай уже двадцать лет. Я видел, как люди выбрасывали на обочину дороги дорогие ткани, серебро, меха… Знаешь почему? Потому что когда брали город и придурки вроде вас набирали полные мешки добычи, а потом на своем горбу тащили все это дальше в поход и, нагруженные, с ног валились от усталости. И один, кто не мог больше идти из-за добычи, задерживал свой десяток, тот задерживал роту и всю армию. И если в его тупую голову не приходила мысль выбросить лишний груз, то ее вбивали палками.
— Мы поняли, господин десятник. — Я повесил голову. Как ни крути, а Ламил прав. И в том, что из-за золота начнется резня, и в том, что здесь оно бесполезно. И от осознания этой правоты стало еще горше. Дарен, лучше бы мы не лезли к этому колодцу! Лучше бы там вообще ничего не было!
— И потом, ребятки, — голос десятника, увидевшего, что мы все поняли, смягчился, — не советовал бы я вам вообще трогать то золото. Видал я, как в Гномьих горах один человек наткнулся на заброшенный храм гномов, оставшийся еще с тех времен, когда гномы жили там, а не перебрались на свой Гарлин-Эк. Когда мы вошли туда, увидели, что в одну из стен вмурован огромный драгоценный камень. Вот с твою, Молин, голову. Красный как кровь, он словно светился. И Тирик попытался его вытащить. Ножом выковыривал из стены. А когда камень вывалился ему в руки…
Ламил сделал долгую паузу. Судя по лицу, он о чем-то думал или что-то вспоминал… В любом случае именно это выражение лица убедило меня, что десятник говорит правду, а не выдумывает специально подходящую к случаю страшилку. Вот Ламил мотнул головой, будто отгоняя какую-то мысль, и продолжил:
— …когда камень оказался у него в руках, ладони начали чернеть и дымиться. Он отбросил камень, но чернота стала расходиться по всему телу, и в конце концов он просто рассыпался кучкой праха.
— А вы? — тихо спросил я, представляя себе, как человек превращается в прах.
— А мы с товарищем унесли оттуда ноги так быстро, как только могли, — закончил Ламил и встряхнулся. — Живее давайте! Седой ждет.
Заняв свое место в строю, я продолжал переваривать историю, рассказанную десятником. Неужели эти золотые фигурки могут оказаться опасными, как тот камень? Но мы же пока живы. Вот фигурка странного воина оттягивает мертвым грузом карман. А вот девушка — я вздохнул, вспомнив о красоте фигурки, — лежит рядом с тем воином, прохладная на ощупь, каким и должно быть золото… Нет, это просто фигурки. Красивые, изумительной работы, но — золотые фигурки, и ничего более!
— Алин, ты заснул? — Молин ткнул меня локтем в бок.
— А? Что? — захлопал глазами я, отвлекаясь от посторонних мыслей.
— Ты что, не слышал ничего? — Молин покачал головой. Я только сейчас заметил, что солдаты начали расходиться в разные стороны. — Понятно… В общем, командует, поскольку никого другого не осталось, теперь Седой…
— А то раньше у нас капитаном кто-то другой был… — пробормотал я.
— Так то капитаном! И только нашей ротой командовал! — пояснил Молин. — А тут ведь от наших и три десятка с трудом наберется. Остальные — из других рот и баронские.
— А баронские что? — заинтересовался я. — Не возражают, что Седой командовать будет?
— Пока молчат, — пожал плечами Молин. — В общем, Седой приказал десятникам проверить, у кого что есть из оружия и припасов, доложить ему…
— И через пару звонов выходим, — вклинился Баин.
— Куда? — не понял я.
— Через тоннель. — Баин указал в сторону, где находился проход, противоположный тому, из которого мы появились здесь. — А там посмотрим, куда выведет.
— Опять в воду лезть, — вздохнул Молин. — Ладно, пойдемте. Ламил вон рукой машет.
Мы направились туда, где выстроились остатки нашего десятка. Еще в самом начале, когда мы только попали в роту Седого, десяток не был сформирован до конца. А сейчас, после всех сражений и путешествия через джунгли… Мы втроем, Комил, раненый Навин и, конечно, сам Ламил — вот и все, что гордо называлось «десятком». Мы встали рядом с остальными, и Ламил прошелся перед строем. Он ничего не сказал, осматривая нас, лишь покачал головой и горько усмехнулся.
