— Пешком пришел? — внезапно перебила его Орифия. — И откуда?
— Ты прости меня, прекраснейшая. — В этот раз жрица поморщилась на этот «титул». — Но не люблю, когда меня перебивают. С крестьянскими подводами приехал из Люботополя. У меня, как понимаешь, единорога нет, — это произнес саркастически, — так вот. Где я остановился-то… ах да! Он не поверил, что я этруск, я доказал, поклялся Френомом. Эх, все сомневаются! Но что сделаешь, если ростом не удался! Дальше что было… Выпили мы изрядно, он узнал, что я из лука в глаз бью, и предложил в пятно прогуляться. Я, дурак, согласился! Так он меня одел на следующий день как надо, бальзам дал, меч лесной, лук, и мы пошли. Так-то я парник, это значит — двумя мечами владею, и, смею заметить, самый лучший, прекраснейшая. — Рус сделал вид, что не заметил, как она морщилась.
— Опиши мне его и какие ценности собирались добыть, — сказала она медленней, чем обычно. Входила в транс.
— А я знаю какие? Он говорил: все, что добудем. А выглядел он… чуть выше меня и потолще. Волосы с проседью, лет пятьдесят. Из простых. Одет как разведчик — в штанах и весь в зеленом. И меня так одел. Да, назвался Григом, и сам он не местный, это я заметил — по улочкам плутал. Название кабака не помню, но могу показать, хотя… за Гнилым перешейком их как муравьев в муравейнике, но память у меня хорошая, вспомню. Я в те ворота в город зашел. А что было в лесу, прекраснейшая, тебе лучше не знать! В кошмарном сне не приснится! От того ягодника стрелы отскакивали, а говорил, шельмец, что они со Знаками! С особыми, мол, невидимыми. Я не оплошал, увернулся, а вот Григу досталось в ногу, но и ягодник ногой в яму попал, и хрясь! Я не растерялся и располосовал его всего!
Рус давно разгорячился, вскочил, глаза загорелись, будто заново переживал. Жрица не перебивала, слушала в легком трансе. «А ведь не врет!» — Астральное тело показывало полную совместимость со смыслом слов.
— Григ кричит, я к нему. Мажу бальзамом — легчает. Вдвоем вырубаем клыки, а дальше разделать не успели: как на нас навалились! Волки стаями, птички какие-то, хорошо — по одной. Рубились, стреляли, бежали, и мне что-то по лбу прилетело. — Рус сделал паузу, успокаиваясь. Сел. — Очнулся на самой границе. В руках бивни, и ничего не помню… — Налил вина и залпом выпил. — Вот такая история.
— Что было дальше? — спросила Орифия голосом чуть более низким, чем раньше, что всегда выдавало состояние легкого транса.
— А что дальше… Подобрал меня купец. В то время самочувствие у меня было, сама понимаешь, прекраснейшая, подлечил каким-то эликсиром, а уже дома заявил, что это контрабанда. Мол, лооски, ой, прости, прекраснейшая, на три декады раньше пятно закрыли, надо сдать бивни. Я и сдал. Он обещал отнести их вам. Потом сто гект от вас принес как премию. Но я как настоящую цену бивням узнал, то сразу понял — обманул купец. Ну да боги ему судья, я не жадный. А как мальчишка от вас прибежал, так сразу обрадовался — не забывает меня Френом! А сколько мне еще положено? Нет, я не жадничаю, но все же.
Орифия вышла из транса ошарашенной. Этруск лгал самую малость, как и положено честному хвастливому недалекому человеку. Это получается, что Дигон зажал один бивень и решил свалить на этруска? Того бивня наверняка уже и нет, дела у купца шли не так блестяще, как он пытался представить, а после каравана пошли в гору. Если бивень пристроить Пылающим, то… может быть, может быть… А зачем купец вообще один бивень сдал, мог бы утаить. Но тогда бы мы не узнали о гладиаторе… подожди, а этруск ли предо мной? Мало ли что в гладиаторской метке написано.
Жрица легко встала, за ней поднялся Рус.
— Сядь, Рус Четвертый, я быстро. — С этими словами подошла к красивой резной деревянной шкатулке и вытащила из нее ветку Древа, покрытую письменами. — Возьмись за другой конец, — сказала, протягивая незасыхающую ветку этруску. Тот смело взялся. Жрица на секунду прикрыла глаза и, как только открыла, произнесла: — Можешь отпускать.
Встала, медленно подошла к шкатулке и аккуратно водрузила артефакт на место. Медленно прикрыла крышку. Все это время усиленно думала: «Чистокровнейший архей! Такое бывает крайне редко, пожалуй, только в царских родах. Фамильная клятва. В Этрусии давно идут трения за престол, один род против другого… о чем я, не мое это дело! А он хоть и хам, да ничего… есть в нем что-то… Спокойно, Орифия, нельзя так сильно хотеть…»
Медленно вернулась на место.
— Может, предложишь даме вина?
— Конечно! — Рус неуклюже засуетился и налил оба бокала.
«Воспитывался он явно не при дворе», — отметила она, но желание только распалилось.
— Признайся честно, что у вас за трения с Дигоном.
Этруск насупился.
— Прекраснейшая, я не доносчик. Наши проблемы — это наши проблемы.
— А вот он доносчик. Представь себе, он написал, что ты украл у него бивень, который ты же контрабандой вынес из закрытого пятна и который он хотел сдать нам, — в это время она изящно потягивала вино из дорогого стеклянного бокала, — и ты прав, за добровольную сдачу положено вознаграждение. Небольшое. А за контрабанду — смертная казнь или огромный штраф. За бивни ягодника — штраф в пять тысяч гект каждый.
— А смерть за что?
— За шкуру и желчь засадника и… некоторые цветы. — Жрица отвечала все более томно. — Так что у вас с купцом? Ответь не как таможеннику, а просто как любопытной женщине.
И Рус поплыл:
— Да какие трения! Он собрался стать моим компаньоном в гладиаторском контракте, а я нашел настоящего мастера — Леона. Не слышала? Он месхитопольский.
— Я не хожу в цирк, мне это неинтересно, мне интересно другое. — С этими словами перегнулась через стол и провела пальцем по губам замершего этруска. Тот сглотнул. — Пойдем со мной, храбрый этруск. — Мягко взяла его за руку и легонько потянула. Он пошел за ней как завороженный.
— Прекраснейшая, у меня и в мыслях не было… — пытался вяло оправдываться.
— Помолчи, мой архей… — почти прохрипела она и завела его в комнату отдыха на время сиесты. Внутри все пылало, от низа живота шло горячее пульсирующее желание — такое, что… никогда такого с ней не было. Чтобы сразу и так сильно.
Не зря она выбила себе «сиестную» комнату, и вот, пригодилась по самому приятному назначению. Служка без вызова не зайдет, и срочных дел не предвиделось, но есть вероятность внезапного появления кого-либо. Риск распалял еще больше.
Удовлетворилась жрица невероятно бурно и быстро. Ненадолго отстал от нее и этруск.
— Все, мой герой, — проговорила запыхавшимся голосом, — иди. Да поправься ты, на расческу, причешись. Да хранит тебя Пресветлая! Все, все, отстань. Я позову через посыльного, надейся. — Но сама уже ужасалась содеянному: «А если бы кто зашел? Конец карьере! На рабочем месте! Нет, в первый и последний раз. Но как приятно, дарки меня раздери! Я сильно кричала? Нет, руки прикусаны, хвала Пресветлой».
