А больше всего его потрясло то, что ни в ком из магов он не нашел ни раскаяния, ни жалости. Те, кто не справился, те, кто оказался не способен, как бы переставали существовать. Словно бы они были не люди. Или это маги были чем-то большим, чем просто люди. Несчастных рыдающих от горя калек — то, во что превращались вчерашние веселые и полные надежд мальчишки, — просто выставляли за ворота. Выставляли, чтобы забыть навсегда.
Он запомнил.
Это не было ни справедливым, ни правильным. Но это было. Он совершил это вместе со всеми. Пусть по неведенью, но ведь совершил же!
«Если кто-то дошел по трупам, не зная, что это трупы, он все равно виновен», — подумал тогда сын судьи Файрет. И осудил себя.
Но раз уж все равно так случилось, что ты дошел по телам товарищей, раз вышло так, что именно тебе достался счастливый билет… раз уж другие заплатили здоровьем за твой успех, то пусть уж все это хотя бы не зря!
Он учился так старательно, как только мог. Видавшие виды наставники диву давались, глядя на его успехи. А он… чем дальше он продвигался по пути учения, тем страннее ему становилось. Потому что он не видел ничего такого, ради чего стоило бы пожертвовать здоровьем стольких людей. Колокольчики «на звон» зачаровывать? Дома богатеев шелком обертывать? Порядок в городах охранять?
— Я бы хотел понять, ради чего пожертвовали здоровьем мои товарищи, — как-то спросил он одного из наставников.
— Какие еще товарищи? — в ответ спросил мастер-наставник.
И Файрет перечислил их по именам.
— А кто это такие? — искренне удивился мастер-наставник.
Удивился и превратился в пустоту. Файрет перестал его видеть. Перестал замечать. Реагировать на чьи-то распоряжения и приказы — еще не значит замечать его.
«Тот, кто с такой легкостью забыл своих недавних учеников, не смеет называться учителем», — решил для себя Файрет. Происходящее казалось ему все более и более странным.
«То, ради чего я пришел в Орден… существует ли оно вообще — то, ради чего я пришел в Орден? И что это было? Погоня за чудом? Но к чуду нельзя дойти по чужим костям. Таких чудес не бывает. Героические подвиги магов прошлого? Они в прошлом. И что-то не слыхать, чтобы хоть один из ныне живущих магов решился их повторить. Быть может, потому, что магами тогда становились по-другому и магические эликсиры каждый составлял для себя сам. Так зачем я сюда пришел? Что искал? К чему бреду по чужим костям, повинуясь чужой воле?»
Файрет сидел и вспоминал того мальчишку, за которым шла охота. Вспоминал, как в Ордене говорили о маге-враге, владеющем необычной магией. О том, как его нужно поймать, отобрать магию и убить. А он увидел такого же, как он сам, мальчишку. Мальчишку, который спас и его, и весь Орден от беды. И вот в благодарность его нужно изловить и убить. Таков приказ.
Так что ж получается? Плевать на тех, кто оказался слаб, кто чего-то не смог или к чему-то не способен, забывать о них, не считать их за людей вовсе, а тех, кто сильней или владеет чем-то, чего нет у тебя, — убивать, отнимая их сокровенный дар… Выходит, это и значит — быть магом?!
Файрет жалел, что ударил тогда Кэймора, ведь тому не повезло додуматься до тою, до чего додумался он сам, но еще больше он жалел, что на месте Кэймора тогда не оказался Великий магистр.
Нет, правильно он тому парню помог. С того момента, как ему сдуру захотелось стать магом, это был его первый правильный поступок. Все остальные были просто ужасны.
Когда Великий магистр призвал его, Файрет опасался, что его просто убьют. Случалось ведь. И за меньшее порой казнили.
Его не казнили. Его приблизили.
Личный ученик.
Файрет сидел, созерцая пустоту и понимая, что его не убили и не убьют, что все гораздо хуже. Из него собираются воспитать сволочь. Магически одаренную сволочь.
* * *
— Ну? Скоро вы там, со своим лекарством? — хмуро поинтересовался Владыка Зари у Великого магистра. — А то ведь помру раньше, чем закончите.
— Уже недолго, государь. — Великий магистр склонился до самой земли. — Возникли некоторые сложности с тонкими структурами эликсира, но мы их успешно преодолеваем. Можно сказать, почти преодолели.
— Так почти или преодолели? — пробурчал Владыка Зари.
— Почти… — виновато потупился Великий магистр. — Осталось довести еще несколько важных моментов.
— Мне что, начать вас казнить по одному, чтоб поторопились?! — рыкнул Владыка Зари.
— Я бы хотел спасти вас, государь, а не отравить. — Великий магистр вложил в эти слова все свое обаяние, всю искренность, которую ему удалось наскрести на дне своей заскорузлой души.
Что ж, этого вполне хватило. Измученный страхом за свою жизнь Владыка Зари был готов поверить чему угодно. Великий магистр мог так уж и не стараться. Ему бы все равно поверили.
— Спасибо, я вам верю, — прошептал Владыка Зари, и слезы показались у него на глазах.
«Я причинил столько зла, — думалось ему. — И все же находятся еще люди, готовые ради меня на все. Они тратят свои крохотные жизни на то, чтоб продлить мою долгую… для них почти бесконечную… чем я могу отплатить им всем? Есть ли такая награда?»
Поразмыслив, он решил, что таковой награды не существует. Разве что Боги могут наградить за такое в полной мере. Но не он, жалкий умирающий старик. Нет, не он.
А посему он милостиво отпустил Великого магистра, на прощание пригрозив все же казнить в Ордене каждого десятого, начиная с самого Великого магистра, если эликсир не будет готов в течение тридцати дней.
За это время он уж точно не умрет.
* * *
Ты держишь в руках свой первый грибной пирог и улыбаешься, как идиот.
— С днем рождения вас, господин Кертелин, — говорит господин Тэйн.
— Но у меня же не сегодня… — начинаешь ты, вдруг соображая, что у тебя теперь аж два дня рождения. Первый ты праздновал много лет. Второй приключился тогда, когда учитель запустил в тебя руной.
Господин Тэйн улыбается и в одной фразе доказывает, что ты не прав.
— Сегодня родился повар, — говорит он, и ты понимаешь, что обсчитался. Не два у тебя дня рождения, а три. По крайней мере с сегодняшнего дня — три. Вот так-то вот.
Торжественно режешь пирог на куски. Первый подносишь господину Тэйну. Он подмигивает и начинает жевать. Обносишь пирогом всех своих коллег, такова традиция. Тебя поздравляют, хлопают по плечу. Подружки Тисаф, другие служаночки, нарочно целуют тебя в шею, до синяков.
— Нахалки! — ругается Тисаф, но на самом деле ей приятно. Она гордится тобой, ей хочется, чтоб и другие понимали, какой ты замечательный.
— Поздравляю, — говорит она и бережно целует в губы.
