Потратив ещё пару часов на похороны 'жертвы жабной болезни', то есть пошедшего на подлость из-за находок покойного подмастерья и на повторную переукладку имущества и навьючивание престарелого коняшки, я, наконец, отправился в обратный путь. На сей раз удалось двигаться несколько быстрее, поскольку продовольствие было практически полностью подъедено во время 'экспедиции', да и отдохнувший маштачок поддерживал мой маршевый темп шесть кэмэ в час. Хорошо, что у меня не было телеги: по дороге несколько раз обгонялись плетущиеся обозы из двух-пяти крестьянских повозок.
Миновав, наконец, памятную таверну 'У моста', я свернул в придорожный лесок. Найдя приметное дерево, я сделал привязку к ориентирам, после чего заховал в дупле небольшой свёрток с трофейными браслетами, шлемом, и розетками-украшениями с сапог, а также связанные вместе клевец, арбалет и все трофейные ножи: демонстрировать излишне любознательным стражам этот арсенал было бы глупо, а выбросить недешёвое оружие не поднималась рука. Себе из найденного оставил лишь монеты со слитками, прорванную кольчугу, замотанную в тряпьё и изумительное костяное распятие, на которое уже имел свои планы. Обеспечив таким образом некоторый 'стратегический запас' на случай возможных будущих проблем, я вновь вывел Гомера - как прозвал этого почтенного пенсионера отряда непарнокопытных - на проезжую дорогу. Спустя час с небольшим я уже входил в жатецкие ворота, уплатив входную пошлину в размере двух хеллеров за себя и трёх - за маштака, а также по полхеллера за каждый из вьюков. Что интересно: когда наша 'экспедиция' покидала город, с нас не взяли ни гроша, лишь отметив выезд в привратной книге.
Оставив конягу и тюки на попечение хозяина постоялого двора 'U zastavy', я первым делом направился в гости к бенедиктинцам. Брат вратник, похоже, обладал фотографической памятью на лица и не имел указаний чинить мне препятствия, так что вскоре я уже был на пути в келью настоятеля. Однако не тут-то было! Давешний знакомец - бородач с дубинкой - встал на пути как геройский пограничник Карацупа на советских рубежах. За отсутствием пса Ингуса у ног на поводке суетилась довольно крупная ласка. Уставившись на незваного пришельца крохотными глазками-бусинками, зверёк злобно оскалился и прямо с места вдруг бросил своё полуторадециметровое тельце в молниеносную атаку. Острые зубки клацнули буквально в сантиметре от моего бедра, но вцепиться не сумели: крепко сплетённый поводок задержал нападающего зверька.
- Не спеши так, крещёная душа! Куда это ты направляешься?
- Дело к Его преосвященству имею.
- Когда отцу Гржегошу понадобишься - сам тебя призовёт к себе. А сейчас ему недосуг: заботы о горнем одолевают...
- Поверь, святой отец: у меня очень важное дело, имеющее касательство к благоденствию этой святой обители. Кроме того, я принёс для Его преосвященства дар, который, несомненно, будет им использован к вящей славе Господней.
- Сказано тебе: отец аббат занят! Ступай, явишься в другой раз! - начал выходить из себя бородатый монах.
- Никуда не пойду, буду здесь ждать. Когда-то же его горние размышления сменятся земными? Вот и подожду...
- Я же тебе сказал... - здоровяк потерял своё обычное добродушное спокойствие, перекрывая мощным телом весь узкий коридор. Ласка, чувствуя настрой хозяина, с шипением сжалась в живую пружинку, намереваясь уж в этот-то раз точно лишить незваного пришельца возможности иметь такое же излишне настойчивое потомство.
- Что и кому ты сказал, брат Теофил? - Из открывшейся двери кельи аббата вышел плотный мужчина в смешной шапочке, обвивающей голову жгутом наподобие сарацинского тюрбана. Ножны меча оттопыривали его плащ, который в монастырском полумраке казался почти чёрным, хотя, скорее всего, имел красно-вишнёвый колер с каким-то светлым изображением, края которого были хорошо заметны, на спине. Сапоги рыцаря - а это был, несомненно, рыцарь - украшали шпоры с мою ладонь каждая.
- Да вот, пан...
- Без имён!
- Виноват, вельможный пан! Этот вот иноземец рвётся на аудиенцию к Его преосвященству, говорит - сильно надо. А ведь не дело это - прерывать беседу столь важных лиц. Я ж ему и говорю: недосуг, дескать, отцу аббату, а он мне: 'Встану, аки столп, с места не двинусь'.
- Ну что ж, пусть себе стоит. Его преосвященство вскоре освободится, и тогда, возможно, призовёт к себе этого... столпника, ха! А ты, брат Теофил, тот же, что и ранее: к своему князю без дозволения и мышь не пропустишь! Время течёт, но ничего не меняется...
- Такова уж наша служба, пан... э, вельможный пан! И в замках, и в походных шатрах - всё едино: вейвода должен иметь уединение, дабы о грядой битве розмысл иметь. Славные были времена!
- Это верно, времена были что надо! Даст Господь - скоро вернутся. Ну, а пока продолжим нести нашу службу: ты на своём месте, я - на своём. Будь здоров, телохранитель!
- Благословение господне на Вас, вельможный пан! - Монах поднял руку в торжественном жесте.
Вжавшись в стену коридора, я пропустил мимо себя звенящего при каждом шаге шпорами рыцаря, стараясь запомнить черты его ещё не старого, но умудренного опытом лица, полуприкрытого тёмно-русыми усищами, размеру которых позавидовали бы Семён Будённый и Ока Городовиков вместе взятые.
Вновь оставшись наедине с монахом-'телохранителем' и его миниатюрным хищником, я решил прекратить попытки проникновения в келью и запасся ожиданием, присев на корточки у стены. Тем временем бородач возился с умильно ластящейся зверушкой. Глядя на эту сладкую парочку было трудно предположить, что бородач с лицом молодого Деда Мороза некогда был воином не из последних, а пушистая гибкая ласка - один из самых опасных лесных хищников в своей весовой категории...
Спустя минут двадцать за дверью раздался требовательное бряцание металла о металл, будто некий лудильщик прочеканивал латунный шов самовара. Встрепенувшийся брат Теофил бесцеремонно скинул зверька на пол, зацепив петлю поводка за дверную ручку и плавно 'перетёк' внутрь помещения. Именно перетёк, а не вошёл или вбежал: резкие движения, похоже, монахом принципиально не использовались. Появившись вновь, он оттянул ласку от двери и приглашающе махнул рукою: дескать, заходи, раз уж такой настырный!
Медлить не стоило, поэтому, перекрестившись - похоже, уже вырабатывается условный рефлекс - я вновь очутился в 'штабной келье'. С прошлого посещения здесь почти ничего не изменилось, за одним-единственным исключением: на шкафу-'горке' эдаким ведром красовался новенький блестящий шлем-топхельм с крестообразной накладкой из чернёных полос металла высотой 'во всю морду' и мелкими вентиляционными отверстиями на 'щеках'. Маковку шлема украшала посеребрённая фигурка расправляющего крылья орла, размером с мой кулак. Хозяин кельи, как и прежде, сидел за столом, выжидающе глядя на меня.
