Старый знакомый! Да не один!
Я поднял голову, сверяясь с картиной на стене. Хороший глаз у пани Сале! Сразу заметила! Да, это он, тот самый неведомый пан, только не в испанском камзоле, а в рединготе и шляпе. И рядом… Второй был мальчик — лет двенадцати. Тут и гадалка не нужна, чтобы понять — сын. И лицо, и глаза… Подписи не было, но сбоку темнели маленькие, еле заметные буковки.
Я всмотрелся: Paris.
Париж! Жалко, что ни года, ни имени. Но если на большом портрете — батюшка пана Станислава, то и здесь, конечно, он. А вот мальчик… Неужто сам пан Станислав?
Вэй, да зарежьте меня, глупого бестолкового жида, если это он!
Пани Сале поднесла пальчик к губам, закрыла альбом, отложила в сторону.
Значит, не один я что-то заметил!
Ладно!
Рискнуть?
Рискнуть!
Язык Исключения, наречие, неведомое ангелам…
— Успешны ли поиски ваши, госпожа? Нашли ли вы путь?
Она задумалась, поджала губы.
— Почти. В книге «Задея» описан один обряд. Его называют «Багряные Врата»…
Внезапно я почувствовал: воздух в комнате загустел. Не нужно даже гнать Тени, чтобы понять — нас подслушивают. Покинуть Рубеж для Малахов почти невозможно и сопряжено со страшным риском — но уловить отголосок вибраций, вникнуть, разобраться… Одно благо: слушают — и не понимают. Да, не все доступно даже Рубежным Малахам! Потому и сотворил Святой, благословен Он, смертного Адама…
— Это очень странный обряд — и очень страшный. В книге что он открывает дорогу в Шеол, но, по-моему, это и есть нелегальный путь через Рубеж к нам. Я невольно усмехнулся. Чтобы попасть в Шеол, не нужны никакие обряды. Да и глупость все это — сказки для сапожников и портных. Шеола нет, как нет и Рая. Есть другое, совсем другое…
— Только… — пани Сале нахмурилась, качнула головой. — Там сказано, что для обряда нужна «чистая кровь». Господин Станислав считает, что это кровь детей. Он говорит, будто такая кровь нужна для всех обрядов связанных с выходом за пределы этого Сосуда…
Точно, считает. Теми детьми, что в замок попали, можно целый пригород заселить. И не просто младени ему нужны! лишь те, что совсем крохи, только от бабки-повитухи. А нас, жидов, еще обвиняют, будто мы замешиваем мацу на крови христианских младенцев!
— Я сделала большую глупость, господин Юдка. Когда мы переходили Рубеж, стража… Малахи едва не задержали господина Рио. Я решила откупиться и отдала свой амулет — крючок, ловящий чужие заклинания. С ним было бы легче.
Двойника не хотели пропускать? Так-так, запомним! Выходит, Малахам не по душе лишняя душа! Значит, и мне через Рубеж не пробраться — обычным путем.
Обычным — но есть и другие.
— И вы решились, госпожа?
Пани Сале не ответила, и я понял — решилась.
Ее не страшат «Багряные Врата».
И кровь — тоже не страшит.
— Мой господин, кажется, собирается пойти с вами? Она улыбнулась — легко, чуть снисходительно.
— Он очень любопытен, господин Станислав. И жаден. Но что он там сможет сделать — один? Даже если возьмет с собой своих воинов…
Я не стал возражать, хотя и мог. Сотня хлопцев с мушкетами в Сосуде, где не знают, что такое порох! Да и одному всегда есть что делать. Жизнь спасать, например. А ко всему еще — ребенок, чумаков брат.
Пленник!
Не зря пану Рио велели его найти!
Послали его — а вернется с Пленником пан Мацапура-Коложанский. Вернется — и просто так не отдаст. А может, и вовсе отдавать не станет.
Умен пан Станислав! Чтобы отхватить руку, ему не нужен палец — хватит и тени пальца.
— А ваши друзья, госпожа?
Снова улыбка, такая же снисходительная. Понимай как знаешь: то ли обмануть пана Станислава задумала, то ли пана Рио тут оставить — черкасам на съедение.
А может, еще проще: велели ей одной вернуться — с ребенком.
Одной.
А что амулет свой отдала — не беда. Повернется пан Станислав к ней спиной в постели…
Вэй, я бы не повернулся!
Негромко хлопнула дверь.
Он!
Вставать не стал — чтобы пан Мацапура лишнего не заподозрил. Ничего плохого: сидит пан надворный сотник, гостью разговором занимает.
А что Малахи разговоры подслушивают и зубами скрипят (если Святой, благословен Он, даровал им зубы, конечно), то моему пану не увидеть.
— Гу-у! Гу-гу!
Все-таки я вскочил — от неожиданности. Что значит «Гу-гу»?
— Гу-гу! Да… Да!.. Дай!
Топот крохотных ножек. Кто-то маленький, в коротком балахончике, косолапо пробежал по комнате, остановился у столика.
— Дай! Дай!
«Дай!» явно относилось к вееру. Сколько тут бывал, этот веер все время лежал на одном и том же месте. И никто, кроме пана Станислава, уже не скажет, откуда он взялся — легкий, изящный, с бабочками, летящими по тонким бамбуковым пластинкам.
— Дай!
Маленькая ручка потянулась вперед — и опустилась, не достав. Маленькая детская рука — с четырьмя пальцами.
Пленник! Да, плохо быть жидом — даже не перекрестишься! Ведь этому мальцу и месяца от роду нет!
— Дай!
Взгляд нечеловеческих — от висков к переносице — глаз обжег, словно на меня взглянуло Пламя Эйн-Софа.
Взрослые глаза.
Страшные.
И лицо… Не бывает у детей таких лиц!
Послышался знакомый смех. Пан Станислав шагнул к столику, протянул веер.
— Держи!
Ребенок довольно засопел, прижал добычу к груди.
— Гу-у! Гу-гу!
И вновь я почувствовал страх. Брат Гриня Чумака не гугукал, как несмышленый младенец. Он говорил, пытался сказать, но не мог.
Пока что — не мог.
— Прошу прощения, пани и Панове! Этот маленький пан меня слегка задержал.
Пан Станислав улыбался, на пухлых щеках обозначились знакомые ямочки. Ни дать ни взять добрый дед, радующийся внуку-первенцу.
Интересно, когда он «чистую кровь» по углам пентаграммы льет, тоже так улыбается?
— Этот маленький пан очень любопытен. А ну-ка, подойди к пану Юдке! Можешь подергать его за бороду, он не обидится!
Мне бы посмеяться. Во-первых, шутит пан Станислав. Во-вторых, почему бы и не подергать пана Юдку за бороду?
Посмеяться бы — но я даже не улыбнулся.
Он понял!
Ребенок, видевший меня пару раз за всю свою жизнь (Вэй, тоже мне жизнь, месяц всего!) — понял! Простучали маленькие ножки. Пленник подбежал ко мне, чудные глаза смотрели твердо, не мигая.
Сдерживая страх, я наклонился, дернул губы улыбкой. Вот она, борода, хватай!
Ручонка протянулась вперед. Уже другая, не с четырьмя пальцами — с шестью.
Я стиснул зубы.
Святой, благословен Ты! Не допусти! Шестипалая ручка застыла, медленно опустилась. — Гу-у! Гу!
Он что-то требовал. Чудные глаза взглянули в упор.
И сразу исчезли Тени…
Я был тут, я никуда не делся.
Но это был уже не я…
Кто-то другой сидел в старом тяжелом кресле.
