— Ах, я не знаю, — вздохнула Ута. — Просто я слышала, какой была Тамил — и от отца Константина, и от женщин в крепости, и я познакомилась со здешними девицами… Вот если бы тебе рассказали, что княжна Тамара пропала — о чем бы ты подумала, о Горном Короле, или что она…
Ута не закончила речь, но Аник поняла ее и нехотя кивнула:
— Да, пожалуй, ты права. Хоть она и дочка верховного князя, но ни мозгов, ни чести у нее нет. Она даже в монастыре ухитряется кокетничать! Даже с калеками!.. — Аник фыркнула.
— Это потому, что других мужчин здесь нет, — серьезно сказала Ута.
Мужчины в монастырь не допускались. Исключение делалось только для больных — их содержали в монастырской лекарне, в отдельном помещении возле ворот монастыря, — и для калек, работавших на конюшне и в саду.
Аник дочитала письмо.
Прочие домашние новости ее порадовали: Прудис пришла в себя, и хозяйничает в крепости, как когда-то прежде, Арвик родила сына, хоть после свадьбы прошло всего только семь месяцев, и Нина тоже скоро родит, так что дядя будет младше своего племянника. В семействе Уты тоже прибавилось домочадцев, мать Уты родила девочку.
В конце письма князь Варгиз выражал надежду, что Аник с честью несет имя Варгизов, успешно учится, и скоро уже сможет отправляться домой.
«Все же вряд ли я смогу отправиться в столицу весной, хоть и надеюсь на это, — писал князь в заключение. — И все же надеюсь еще увидеться с тобой, дочь, и погулять еще на твоей свадьбе».
— Ва! — сказала Аник. — Зачем я только поехала сюда! Отец болеет, Прудис теперь хозяйка в крепости, а то новое, что я узнала здесь за все это время, уместится в ложке. Года на обучение, я думаю, хватит; летом мы попрощаемся с тетушкой и с обителью и вернемся домой навсегда.
— Я не вернусь, — тихо сказала Ута, сложив руки на своем шитье. Круглые ее щеки порозовели.
Аник взглянула на подругу с удивлением.
— Ты не помнишь, — продолжала Ута, глядя куда-то в угол, — ты не помнишь, почему мне разрешили уехать из дому? Ты не помнишь, что меня обвинили в колдовстве?
— Вэ, когда это было! Они уже все забыли! И потом, зачем тебе возвращаться в поселок? Будешь жить со мной, в крепости, выдадим тебя за горца. Хильда же…
— Хильда вышла не просто за горца, а за князя, — возразила Ута. — И князь смог защитить ее своей княжеской властью. Такие вещи, как обвинение в колдовстве, так быстро не забываются, Аник. И потом, я вовсе не хочу замуж. Я хочу учиться, я хочу поехать в Дан. Не может такого быть, чтобы колдуньи меня не приняли.
Аник поморщилась.
— Или ты веришь в сказки, или ты в них не веришь. Ты говоришь, что не веришь. И ты говоришь, что не колдунья. Как это совместить?
— Ну, они же не настоящие колдуньи, их просто так называют, — пояснила Ута. — Отец Константин рассказывал, что их раньше называли смотрицами, потому что они видели то, что не видят другие. Я тоже вижу кое-что, что другим не дано увидеть.
— Но как? — закричала Аник. — Как ты можешь попасть в Дан? Через всю страну?
— Мне кажется, — сказала Ута и мечтательно засмеялась, — об этом можно будет подумать, когда придет время. Ты же пока не собираешься домой?
— Не раньше июня, — пробормотала Аник.
— Ну вот, а сейчас только март. У нас еще куча времени!
Но времени у девочек оказалось гораздо меньше, чем они думали.
8.
С весной монастырский садик оживился, под теплым солнцем пробились из земли фиалки и примулы, зацвели абрикосы.
Воспитанницы почти все свободное время проводили теперь в саду, отогреваясь после холодной зимы.
Вместе с весной, с теплым солнышком, на нос Аник явились веснушки.
Вот почему Ута оказалась в монастырском саду в неурочный час и попалась на глаза вредной и противной сестре Агате.
9.
— Что ты делаешь, мерзавка?! — резкий окрик заставил Уту вздрогнуть и уронить чашку. Чашка, конечно, разбилась.
Сестра Агата возвышалась над девушкой грозовой тучей.
Ута поднялась с колен, стряхивая с подола брызги.
— Что ты делала? — грозно спросила сестра Агата, взмахнув зажатыми в пухлом кулачке крупными черными четками, как будто готовилась к драке, и четки были ее оружием.
— Ничего, — сказала Ута, опустив глаза. — Ничего, о чем стоило бы говорить.
— Колдовство — вот что это! — прошипела сестра Агата. — В стенах святой обители ты, негодница, занималась колдовством!..
— Это не колдовство, — возразила Ута. Нет, конечно, она понимала, что лучше бы сейчас промолчать, лучше бы не спорить, но некий дух противоречия вселился в нее, она повторила: — Это не колдовство! — и посмотрела в глаза монахини. Глаза сестры Агаты были мутные, тусклого неопределенного цвета, то ли серые, то ли бледно-голубые. Такие глаза могли бы принадлежать престарелой рыбе, подумала Ута. Интересно, у них у всех такие гляделки? — почти год Ута провела в обители, и ни разу не смотрела в глаза ни одной из сестер, она и лиц-то их почти не видела под низко опущенными белыми капюшонами, и различала монахинь только по голосам.
— Немедленно отправляйся в свою келью, — приказала сестра Агата. — И я запрещаю тебе разговаривать с кем бы то ни было. Если я узнаю, что ты произнесла хоть слово…
— Молиться можно? — спросила Ута невинным тоном.
— Молись, хоть тебе это уже не поможет, — зловеще ухмыльнулась сестра Агата. В ее тусклых глазах загорелся кровожадный огонек, и Ута поняла, что нажила себе смертельного врага.
10.
Когда сестра Агата прибежала с доносом, поймав Уту на колдовстве, мать Проклея обрадовалась, и даже вознесла короткую благодарственную молитву своей покровительнице, святой Проклее Арнийской. Мать Проклея не верила в колдовство. То есть она знала, что, говорят, на равнине, в далеком королевстве Межгорья, и в еще более далекой стране магов Халкедоне, колдунов и колдуний пруд пруди. Но у них, в горской стране, хвала всем святым, такого явления пока не замечалось. До нее, конечно, доходили слухи об изгнании ведьм этими глупыми шаваб из своих поселков, одно такое изгнание даже произошло незадолго до ее рождения — из поселка шаваб, расположенного в соседней с Красной крепостью долине, была изгнана девица Хильда, как ведьма и пособница дьявола, и ее, Тинатин, отец взял эту девицу под свое покровительство. Хильда потом вышла замуж за дядю Тинатин и прожила всю свою жизнь в Красной крепости. И, уж конечно, Хильда не была колдуньей. Она просто знала травы и умела лечить и людей, и скот. Ну и что же? Любая девушка княжеского рода, воспитанная в добрых старых традициях, умела лечить скот и людей, так было принято, так было по обычаю, и девицам-воспитанницам в монастыре преподавали основы медицины.
