— Что это ты? Сама придумала? — удивилась мать Проклея таким речам.
— Нет, это меня учил наш священник…
— Пастор! Но ведь ваша вера, хоть и притворяетесь вы христианами, есть ересь!
— Нет, это не пастор, это отец Константин, из крепости…
Ута и сама себе не смогла бы объяснить, что такое на нее нашло. Долгие месяцы она сдерживалась, старалась не отвечать на насмешки и оскорбления воспитанниц, послушниц и прислуживающих княжнам девушек, а тут, с того момента, как застала ее сестра Агата в монастырском саду за составлением лекарства для Аник, словно бес какой-то в нее, в Уту, вселился. Зачем ей понадобилось дразнить сестру, а потом мать-настоятельницу?
— Ах, отец Константин! — повторила мать Проклея, думая о чем-то своем. А думала она, что девица эта слишком уж хитра, или, может быть, умна чрезмерно, но что тС, что другое — одинаково вредит дочери Варгиза.
— Да, когда взял меня в ученицы, — кивнула Ута. — И, матушка, как могла я заниматься тем, в чем меня обвинили не разобравшись, в саду святой обители, под сенью святых стен? Да разве такое дело совместимо со столь святым местом!
— То-то и оно, что несовместимо, — подтвердила мать-настоятельница. — А посему тебе, голубушка, быть из этих святых стен изгнанной с позором…
— Матушка, да разве не испепелил бы меня огонь небесный, ежели бы я помыслила только, не говорю — занялась бы греховным этим делом! — воскликнула Ута, прижимая к груди руки. — Да разве попустил бы мне Отец всех нас…
— Не твое дело — Божий промысел! — прогремела настоятельница, поднимаясь со своего кресла и осеняя себя крестным знамением. — Дерзишь, девица, философствуешь!.. Прости мне, Господи, грех гневливости, — пробормотала она, садясь. — Ибо слаба плоть, и дух не усмирен. Сегодня же собирай свои вещи и убирайся.
Девица закрыла лицо руками, и мать-настоятельница обрадовалась этому непритворному горю.
«Так-то! — подумала она. — Возомнила Бог весть что о себе! А я здесь хозяйка, и не потерплю дерзости от какой-то там шаваб!.. Прости мне, Господи, грех злорадства!..»
Между тем ударил монастырский колокол, оповестив о начале дневной трапезы.
— Иди, дитя, — почти ласково сказала мать Проклея. — Верю, что твоя душа не вовсе еще потеряна, и не ведала ты, что творила. Ступай же, раскаянием и благочестивой молитвой искупи свой грех, и милостивый Господь простит тебя. Я же, за твои искренние слезы обещаю, что отъезд твой не будет изгнанием, позорящим тебя, но просто тихим удалением прочь.
И так бы они и расстались, и так бы пришлось девице шаваб оставить обитель в тот же день, но дверь растворилась без стука, и дочь Варгиза, надежда матери Проклеи и гордость сестер-наставниц, Аник, ворвалась в келью настоятельницы.
— Тетушка! — воскликнула она с порога, — сестра Агата сказала мне… Ута!.. — она бросилась к подруге, утешая.
— Эт-то что еще такое? — без особенного, впрочем, гнева воскликнула мать Проклея. Если чрезмерная любовь к ближнему есть грех, то мать Проклея была грешна — она полюбила свою племянницу со всеми ее рыжими волосами, и тонкими губами, и длинным носом, как только может полюбить ребенка незлая старая женщина, не родившая собственное дитя.
— С каких это пор в келью матери-настоятельницы дозволено воспитанницам входить без позволения?
— Но, тетушка!.. — Аник, при виде слез подруги, сама расплакалась, что вовсе не красило ее.
— Я тебе не тетушка, а матушка, изволь придерживаться правил, пока ты здесь. Можешь попрощаться со своей служанкой, больше ты ее не увидишь. И напиши письмо отцу, передашь с ней, пусть тебе пришлют другую девушку для услуг…
— Простите, матушка, — выдавила из себя Аник, утирая слезы, — виновата… Но я так разволновалась, когда сестра Агата сказала мне…
— Сестра Агата будет наказана за свою болтливость! — мать Проклея ударила ладонью о подлокотник кресла. Нет, все-таки придется пожертвовать прекрасным голосом этой белицы, хоть хор и много потеряет, зато в обители будет спокойнее. — А свое решение я не изменю. Ступайте отсюда обе, пока я не передумала, а не то твоя служанка все-таки будет изгнана с позором.
Девушки, понурив головы, вышли из кельи. Мать Проклея хотела было вернуть Аник — у нее было к племяннице дело — но передумала. Успеется.
12.
Дело матери настоятельницы к племяннице касалось будущего пира при дворе верховного князя Гориса, каковой должен был состояться в честь освобождения страны от каптаров. На пиру должен был присутствовать и король Марк, гостивший у верховного князя после изнурительного похода. Воспитанницы монастыря были приглашены на этот пир, и мать Проклея хотела убедить девушку в честь такого события снять траур и одеться, как подобает девице из дома Варгизов. Мать Проклея не была слепой почитательницей старых горских обычаев и немножко — самую малость — тем гордилась. Зная упрямство девушки в этом вопросе, мать-настоятельница тайно заказала мастерице, шившей для девиц из дома князя Гориса, праздничный наряд зеленого шелка, который должен был, по ее, мастерицы, замыслу, оттенять не очень выигрышную внешность княжны. Мастерица несколько раз побывала в обители и наблюдала из окна кельи матери Проклеи за Аник, прогуливавшейся по саду, и наряд был почти уже готов, но все-таки требовалась хотя бы одна примерка, и завтра к полудню мастерица явится со сметанным платьем. Однако мать Проклея побоялась, что, огорченная предстоящим расставанием с подругой — а мать Проклея прекрасно понимала, что девушек связывает дружба, а вовсе не отношения служанки и госпожи, — Аник откажется от нового наряда, и, может быть, вообще от участия в пире.
Мать Проклея не догадывалась, что дочь Варгиза отдала бы полжизни или даже больше, только чтобы увидеть короля.
Хотя предать подругу Аник тоже не могла.
13.
Аник, сжав ладонями виски, наблюдала, как Ута, всхлипывая, бродит по тесной келье, собирая свои пожитки в узел. Узел получался совсем маленьким.
— Что теперь? — сдавленным голосом спросила Аник. — Может быть, ты все-таки вернешься домой? Отец примет тебя, я напишу ему. Вот только как ты доберешься до дому — одна! Здесь-то дорога безопасна, но дальше, там, за землями князя Баграта — там безлюдье, там может всякое случиться… Я попрошу мать Проклею, чтобы тебе выделили провожатых.
— Тогда, пожалуй, я состарюсь в этих стенах, — буркнула Ута. — Мать-настоятельница меня ненавидит. И, пожалуй, ревнует тебя ко мне.
— Не выдумывай, — сказала Аник. — Она меня вовсе не любит. Она все время на меня злится, и ругает меня.
— Это она для того, чтобы скрыть свои чувства. И еще чтобы ее не винили в пристрастии к тебе, — сказала Ута. — Ты же ее племянница.
