Ханан разбудил товарищей. Проснулась и Тита от голоса ворона, стучащего клювом стекло окна. Поцеловали они сухие руки главы ешивы.
Он выглядел усталым и печальным, и с трудом реагировал на горячую благодарность молодых пришельцев. Неожиданно он встряхнулся, глаза ее заблестели, и он сказал: «Когда вы приедете в столицу Итиль, возьмите с собой этих ворон в синагогу Александрони. Найдите там моего отца. Скажите ему, что я пытался бороться с колдовством, но оно сильнее всего, что я знаю. Скажите, что я зову его на помощь»
Ханан приблизился к нему и сказал: «Да, господин», жаждая склонить перед раввином голову, что запрещено. Раввин был недоволен.
На улице стоял густой туман.
«Плохо», – сказал главный конюх, с беспокойством вглядываясь на восток, словно стараясь разглядеть, что таится за этой белой стеной.
Они расстелили карту. Было понятно, почему плохо. Им предстояло отдалиться от реки, которая могла как-то определять направление, двигаться наугад по пространству, трудно подающемуся рекогносцировке.
«Пытайтесь двигаться на восток без отклонений, – сказал главный конюший, – на восток, примерно пять-шесть парсов. При такой погоде вам придется двигаться осторожно и медленно. Но это не очень далеко. Двигайтесь, пока не доберетесь до еще одной реки. Легко говорить. Но вам трудно будет отличить реку от ручьев, которые текут в небольшое озеро. Увидите там человека, попытайтесь у него разузнать дорогу. Если никого не встретите, старайтесь пересечь первый поток и затем придерживаться второго или третьего потока, на который наткнетесь. Если ошибетесь, то вернетесь к тому же озеру, скорее, пруд, посреди которого островок. На островке увидите избушку. В ней живет старуха, которая окликнет вас и попросит к ней приплыть на зеленой лодке, причаленной к берегу, чтобы перевезти старуху с острова на сушу. Не делайте этого ни в коем случае, ибо заразитесь страшной болезнью. Не сделаете, вас будет преследовать проклятие старухи. Поэтому остерегайтесь двигаться вдоль потока, только – вдоль реки».
Прилетели белые вороны и вскочили на седла, выражая нетерпение. Всадники затянули пояса, оглядели вновь столь отлично заточенные лезвия своих сабель, и вскочили на коней.
Часть учеников ешивы пришли с ними попрощаться. Серого коня Ханана окружили те, кто с ним просидел ночь за священными книгами. Ханан жевал кислое яблоко. Капельки пота собрались над верхней его губой: была у него такая смешная генетическая чувствительность.
«Я вернусь сюда учиться», – сказал он, и голос его зазвенел от волнения.
«Возвращайся», – сказали ученики.
Не было больше смысла задерживаться. Туман не рассеивался. Они вглядывались в невидимое небо, искали солнце, восток. Вышли пешком, ведя коней под уздцы, и исчезли в глубине тумана.
Ахаву снился еще один сон. Утром он решил его записать. За долгие годы накопились у него записи снов на небольшую книжку, и он хранил их в своем сундуке. Но они потерялись, и сундука нет: сгорел, очевидно, при нашествии жестоких монголов, которые прошли на двести лет позже. Быть может, сгнил во влажном воздухе и прахе тех мест или, всё же, еще где-то еще существует со всем своим содержимым и, главное, записанными снами, и какой-нибудь университетский исследователь с Украины или Дагестана найдет в своей научной экспедиции.
Ведь сундук находится там, где его оставил Ахав в последний раз, в хазарской крепости над проливом Босфор, где он умер и был погребен после долгих лет жизни. Но, вероятнее всего, турецкие власти не разрешат производить там раскопки. И все израильтяне, которые проплывают на кораблях по наводящему на них скуку проливу Босфор, редко выглядывают в иллюминаторы: они ведь ничего не знают о своем предке, который властвовал над этими водами.
И вот, что снилось Ахаву. Возник сын его брата, который выглядел огромным, высоким, раздавшимся вширь до такой степени, что с трудом вошел в дом, согнувшись и скорчившись. Но больше всего беспокоили его ноги, ставшие тонкими, как две палочки, хрупкие на вид, подобные костылям. И так он передвигался на этих ногах, и Ахав в страхе думал про себя, что надо сказать брату и его жене, чтобы взяли ребенка к врачу.
Таков, примерно, был сон, и так он был записан, с орфографическими ошибками, ибо Ахав был недостаточно искушен в письме, но мы ведь не для этого пишем книгу, чтобы посмеяться над ним и стилем его письма.
По сути, сон был явно символическим. Но так ведь думают о любом сне, И так было бы, если все в этом сне виделось наоборот, и у сына брата были короткие и толстые ноги. Потому оставим символы, и описывать будем сны как реальность, и, конечно же, саму реальность.
Там, за тридевять морей, где вечно дует Гиперборей, не в лесной дремучей мгле, жил великан на скале.
У великана была жена, и с ней – шестеро сыновей.
На скале над северным морем, такой же огромной, как они, было место их проживания. Среди скал, разбросанных, как крохи печенья, есть вход, известный лишь им. И в пещере, стены которой покрыты влажной солью, собирающейся в сталактиты, толстые и тоньше волоса, они жили. Иногда они начинали бегать вдоль пещеры, и, добежав до ее края, не прекращали бега. Когда великаны бегут под поверхностью, волосы их колышутся над землей. Люди видят иногда на бесконечных нивах Украины волны, пробегающие по верхушкам колосьев и уносящиеся вдаль. Это великаны бегут под землей, и волосы их колышутся в пшенице.
Сотни лет они не говорят, даже между собой.
Однажды появились в офисе Еврейского Агентства – Сохнута – в Риме, на улице Корсо Витторио Эммануэле, 173, четыре великана. Сказали, что хотят репатриироваться в Израиль.
Посланец Агентства, преподаватель Тель-Авивского университета на кафедре кино, пытался их понять. Они знали лишь несколько слов на иврите, которые выучили, приехав в Рим, из учебников для начинающих учить этот язык.
Знали только русский язык, а, может, это и не был русский. Специалист по кино не знал славянских языков.
Они прибыли не под эгидой Джойнта, а при поддержке христианской организации «Каритас», оказываемой эмигрантам, которую нельзя сравнить с финансовым уровнем и условиями, оказываемыми народом Израиля всем скитающимся по миру евреям или репатриантам. Великаны ожидали в лагере «Каритаса» визы в Соединенные Штаты Америки, и уже должны были вот-вот их получить вместе с семьями. Всего четырнадцать человек. Но они сказали, что хотят в Израиль.
Мы ведь евреи, сказали они.
Никакого документа, подтверждавшего их еврейство, у них не было. Они лишь показали письмо раввина из Батуми, подтверждающее, что они регулярно ходят в синагогу, несмотря на то, что их рост не позволяет войти в дверь, и они должны входить ползком, на четвереньках. Раввин подтверждал их еврейство.
