Я не хотел идти с ним. Хотел остаться позади и побыть еще немного ребенком, но и потерять его тоже не мог.
Мы оба знали дорогу. Я едва ноги волочил, но Мартин летел, как на праздник, как на свой день рождения. Он твердо намеревался прийти хоть к какому-нибудь финалу и весь светился от радостного волнения.
— Не нравится мне это, Март. Давай вернемся обратно.
— Иди, если хочешь, а для меня обратного пути нет. Это мой последний рубеж. Либо я нарушу правила, Рупс, либо они меня. Раз Эмбер и Амбер решили наказать меня ни за что, то и мне все равно.
— Какие правила? Не понимаю! — чуть не плача, пропищал я.
Он зашел в гардеробную у тронного зала. В замке Белый Шпиль, в верхнем мире, здесь дожидались нашей аудиенции иностранные посланники. В комнате, к счастью, горел камин и была приготовлена сухая одежда в цветах Черного Шпиля. Мартин уже снимал с себя мокрое, я не стал.
— Я расскажу тебе, как пришел к этому, — говорил он. — Меня всегда удивляло, что нас сделали королями и королевами: мы ведь дети и даже не местные жители, и ничего такого особенного в нас вроде бы нет. Но ведь оно должно быть, не так ли? То, что нельзя найти в Филлори?
— Да, наверно.
Мартин, раздевшись догола и ничуть не стесняясь, грелся перед камином — я уже много месяцев не видел его таким счастливым.
— Так что же это? Будь я проклят, если знаю. Может, наша человечность? Для меня она ничего не значит — посмотрим, какую ценность она имеет для них. Я выставил себя на продажу и нашел покупателя. Сейчас послушаем, сколько он мне предложит.
— Не пойму что-то. Ты хочешь купить себе пропуск в Филлори?
— Э нет. Я никого ни о чем не прошу. Власть, вот что мне нужно. Такая, чтобы даже Эмбер и Амбер не смогли отправить меня домой.
— Они же боги.
— Может, и я стану немного богом.
— Но если… — Я сглотнул. — Если ты продашь какую-то часть себя, ты ведь больше не будешь Мартином?
— Ну и что из этого? Что в нем хорошего, в Мартине? Все его ненавидят, и я в том числе. Лучше я стану кем-то другим. Кем угодно. Вообще никем.
Он взял из стопки на стуле сухую рубашку.
— Я как те тетины гости, которые не желают идти домой, даже когда она гасит свет. У меня и дома-то больше нет. Англия для меня мертвая зона, Руперт. Пустыня. Уж лучше я умру в раю, чем в пустыне жить.
Богатая одежда пришлась ему точно по мерке — я знал, что так будет. Серебристый жемчуг на черном бархате напоминал сахарные шарики, которыми украшают торт. Мартин выглядел, как настоящий король.
— Ладно тебе, Март, — сказал я, хотя знал по опыту, что просьбы его только бесят. — Брось это, оставь все как было!
— Перестань! — Он наставил на меня обвиняющий перст. Какие там два года разницы: Мартин овладел секретом гневаться совершенно по-взрослому. — Так, как было, уже никогда не будет! Они изменили правила, и для меня лично никаких шансов нет. — Он туго затянул пояс. — Если бы они извинились и проявили хоть немного раскаяния, тогда… может быть. Или, по крайней мере, сказали бы, почему. Но они ни за что не скажут, и поэтому я иду воевать. Как наш папа. Нельзя дарить нам Филлори, а потом отнимать. Овны сделали низость, но я паду еще ниже. Стану еще хуже их.
Он распахнул створки дверей в тронный зал.
— Март, кто здесь живет? Чей это дом?
Он вошел, я задержался на пороге. Вдоль стен зала тоже стояли лакеи, недвижные, с тяжелыми лягушачьими веками. Факелы, которым полагалось бы гореть ровно, искрили и шипели, как петарды.
— Я здесь! — воскликнул Мартин. Лица его я не видел, но чувствовал, что он упивается своим гневом, своим позором. Он, вероятно, так долго сдерживал свои чувства, что после этого даже боль доставляла ему удовольствие. — Приди же! — Он распростер руки. — У меня есть то, что тебе нужно, — приди и возьми!
Я, кажется, понял тогда, почему Эмбер и Амбер не позволяли нам жить в Филлори постоянно. Дело было не в нашем возрасте и не в наших грехах. Просто они не хотели, чтобы их знание через нас проникло в наш мир. То, что избыток счастья от жизни в Филлори для нас столь же опасен, как избыток печали, — ложь, до которой не опускались даже Эмбер и Амбер.
На самом деле Филлори, на свой лад, не уступает жестокостью реальному миру. Нет между ними никакой разницы, хотя мы все делали вид, будто есть. В нашем мире отцы уходят на войну, матери сходят с ума, типы вроде Пловера пользуются детьми, и только мы впятером из всего живого стремимся к тому, чего нет на свете, — но и Филлори нисколько не лучше, только красивее.
Тогда я не думал об этом в таких словах, но чувствовал именно так, глядя в золотые приценивающиеся глаза великого теневого овна Амбера. Это он был купцом, а Черный Шпиль — его домом.
Мартин, надо отдать ему должное, сообразил это с ходу.
— Так это ты, старый козлище? Ну что ж, товар при мне, только поиспачкался малость. Готов?
— Да. — Овен говорил спокойно и вежливо, совсем не по-амберовски. — Я готов.
— Так бери же. Забирай все, трус проклятый, и дай мне то, чего хочу я!
Я мог бы в последний раз попытаться отговорить Мартина. Силой вытащить его из этого зала. Мог бы занять его место или сразиться с богом, но ничего этого я не сделал. Просто сбежал. Пронесся сквозь пустые теневые чертоги и опомнился, лишь лежа лицом в грязи на краю Северного болота. Брата я больше так никогда и не видел. Его пропажа заняла первые полосы всех английских газет, потеснив даже военные новости. Англичане любят трагедии, особенно связанные с детьми. В Фоуи съехались сыщики не только из Пензанса, но даже из самого Лондона. Докери-хаус перевернули вверх дном от чердаков до подвалов, как и дом Пловера. Собаки-ищейки шныряли всюду, сады перекапывались, в прудах и фонтанах шарили драгами, добровольцев-легковесов спускали в заброшенные колодцы.
В результате обнаружилась масса пропавшего: велосипеды, домашние животные, ключи, разрозненные серебряные приборы, пара мелких воришек. Нашелся даже украденный когда-то фагот: воры сунули его в живую изгородь, отчаявшись, как видно, продать. Обворованный фаготист к тому времени уже умер, и полиция оставила инструмент в Докери-хаусе, как бы в виде компенсации за так и не найденного мальчика. Непредсказуемая Джейн научилась неплохо играть на нем.
Облако подозрения, нависшее над Кристофером Пловером, со временем рассеялось, как все облака. Накрывало оно и других, не слишком респектабельных, местных жителей, но за неимением улик никого так и не арестовали. Старый педик Пловер, по правде сказать, тяжело перенес исчезновение Мартина. Мы, дети, более или менее знали, где он, хотя сестрам я рассказал не все. Не выдал, что это Амбер откликнулся на предложение Мартина, — просто духу не хватило сказать. Сказал им, что с Мартином в Черный Шпиль не пошел. Взрослые, наверно, догадывались, что мы что-то от них скрываем, но по взрослой своей тупости не могли догадаться, что именно. Это был наш общий секрет, но не все мы относились одинаково к тому, что совершил Мартин.
