Гном смерил его недружелюбным взглядом.
— Сперва посмотрю, как воюете. Возможно, погнушаюсь выходить на поединок.
— То же самое могу сказать и я, — заявил Волсин-гейн надменно.
Я крикнул резко:
— Все, хватит эти феодальные распри!.. У нас один враг. Все должны думать только о том, как победить. Любой ценой, любой ценой!.. Атарк, как наши дела?
— Туннель? — переспросил он. — Почти готов. Только теперь ведем три отводка в стороны.
— Что случилось?
Он посмотрел на меня с насмешкой.
— А ты видел ту штуку? Вылезем прямо под днищем, а оно, как догадываюсь, такое же, как и стены. Не прогрызть.
— Все равно ройте, — попросил я. — Вдруг там дно убрали? И сейчас это только колпак?..
Он посмотрел на меня с отвращением.
— С чего бы?
— Не знаю, — признался я. — Когда в голове пусто, за все хватаюсь. Но, конечно, хорошо б пару туннелей подвести к самому краю. Я видел, откуда выходили твари!.. Ну, примерно. Хорошо бы держать в туннеле наготове отряд смельчаков. Как только дверь откроется, чтобы ворвались туда, смяв стражу, и заблокировали ворота…
— А прямые атаки? — спросил он. — Что-то слышал, но так, обрывки…
— Безрезультатно, — признался я. — Гибнут все. И рыцари, и арбалетчики, даже лучники с их дальнобойными луками. Все, кто оказывает сопротивление, гибнут быстро и… сразу.
— Что насчет раненых?
— Не остается, — ответил я невесело. — Убивают всех. Конные отряды спешат к этой летающей крепости отовсюду! Ее же видно издали, черт бы ее побрал. И все гибнут. А мы тоже пока только терпим поражения. Сегодня попытаемся в очередной раз захватить пленника. В прошлый раз целый отряд погиб, но захватили только труп.
Он слушал внимательно, сопел, чесался, хмурил длинные кустистые брови. Такие крупные лица симпатии не вызывают, но зато чувствуешь доверие, что-то располагает, и наши инстинкты в таких случаях не обманывают.
— Убить удается, — повторил он, — но не взять живым?
— Убить удалось только одного, — уточнил я. — Правда, потом я еще одного пришиб. И то больше случайно. Рыцари и все, кто дает отпор чужакам, гибнут тысячами. Точный урон кто знает?.. В общем, близки к катастрофе.
Он снова молчал, сопел, наконец проговорил таким голосом, словно вживую выдирает из себя печенку:
— Раз такое дело, то давай, грабь до конца…
Я насторожился, но сердце радостно стукнуло.
— А что, есть что-то еще?
Он взглянул на меня с неприязнью.
— Уже, считай, нет. Я, посоветовавшись со старейшинами, принял решение передать тебе Глейпнир.
За моей спиной охнул Волсингейн, а я спросил осторожненько:
— А это чё?.. Снова молот или какое-нить копье?
Волсингейн зашипел, замычал, даже застонал от моего невежества и великой дурости. Атарк оставался неподвижным, чего еще ждать от такого глупого существа, как человек.
— Это веревка, — буркнул он с неприязнью. — Вон даже твой… этот щеночек за спиной, и то слыхал.
Я переспросил:
— Всего лишь веревка?
Укоряющий взгляд Волсингейна прожег во мне две дыры размером с кулак. Атарк посмотрел на него с покровительственным одобрением.
— Глейпнир, — сказал он, — это веревка. Только гномы ее изготавливают… Изготавливали! Она слишком… вам, людям, не понять. Ее непросто сделать…
Я спросил на всякий случай:
— Но все-таки как бы можно?
— Непросто, — повторил он с неприязнью. — Потому сейчас никто. Это доступно?.. Мельчают не только люди, как принято у вас говорить, увы.
Я спросил осторожно:
— Что, и гномы?.. Ну да, теперь понимаю, куда делись великаны…
Волсингейн сказал почтительно, чуть ли не приседая до земли:
— Ваше величество, этой веревкой связывали самого Фенрира!..
Я порылся в памяти, там всего столько, что уже и не знаю, переспросил:
— Это такого серого волчика?.. Еще маленького?
— Еще маленьким, — напомнил Волсингейн почтительно, — он откусил правую руку Тюру!.. Ваше величество, если эти гномы… э-э… благородные гномы берутся изготовить такую веревку…
Атарк даже не повел глазом в его сторону.
— Не такую долговечную, — буркнул он, — как та, которая удерживала Фенрира. Та, правда, тоже со временем истлела, но эта протянет еще меньше.
— Но хотя бы пару дней? — спросил я.
— Год, — ответил Атарк. — Но если очень торопиться, можем сделать за неделю, однако распадется через месяц.
— На месяц и не надо, — сказал я. — Делай как можно быстрее. Думаю, нам хватит и пары дней. Даже сутки и то много. Нам сейчас каждый час дорог!
Он кивнул.
— Понимаю. Сейчас же велю начать. Медвежьи сухожилия у нас уже есть, как и птичья слюна, а без дыхания рыб обойдемся… Смотри под ноги на обратной дороге!
Он исчез, словно провалился сквозь землю, Волсингейн шумно перевел дыхание и даже задышал свободнее. Я повернулся к выходу из расщелины, а он сказал за моей спиной:
— Ваше величество, вы великий государь! Даже гномы на вас работают.
— Они вообще-то работают на свое спасение, — ответил я резонно, — но вы продолжайте, продолжайте резать мне такую матку-правду в глаза! Я настоящий король-демократ, обожаю, когда меня хвалят.
— Ой, ваше величество…
— Правда, — добавил я строго, — тут же начинаю думать, а зачем это ему? Что он такого восхотел хитрого? Что замыслил? Может быть, такого на всякий случай сразу в кандалы и в темницу?
Он посмотрел исподлобья.
— Все бы вам шутить, ваше величество. А тут волком выть от бессилия хочется.
— А Глейпнир? — напомнил я. — Если эта веревочка Фенрира удержала, то и эту тварь… Верить нужно людям, отважный граф! А гномы тоже люди. Хоть и не люди, но все-таки люди.
— Не обманет?
Я развел руками.
— Какой смысл?..
— Да кто их знает.
— До сего времени, — сообщил я, — не обманывали. Мы друг к другу со всем нашим уважением и почтением даже. А сейчас так вообще у нас одна цель. Догадываетесь, какая?
Он покачал головой.
— У вас поди догадайся. Главное, чтоб веревку сделали.
— Сделают, — ответил я, но без особой уверенности в голосе. — Они работают на меня, а я работаю на них. Это и есть цивилизованные отношения по распределительным, а не автаркия какая-то подозрительная.
— Если принесут, — сказал он с надеждой, — расшибемся в лепешку, но все сделаем.
— А гномам потом привилегии, — напомнил я. — За общий вклад в победу.
Он насторожился.
— Какие такие привилегии?
— Уравнивание в правах с людьми, — уточнил я.
