Ребус тогда лишь отмахнулся. Ему было плевать на «нечисть из другого мира». Его интересовал только сам этот «другой мир», дверь в который Ребус собирался открыть с помощью Установки и помещенного внутри нее художника Ларина.
Впрочем, и сам профессор Терехов не слишком беспокоился. Кто-то из коллег Терехова предполагал, что если Установка заработает на полную силу, наш пространственно-временной континуум может свернуться в чёрную дыру. В такую вероятность Терехов верил слабо.
Он допускал, что последствия эксперимента со спиралевидным зеркалом могут привести к катастрофе, однако не испытывал по этому поводу особой тревоги. Ему, так же как и Агадамову, было глубоко плевать на Вселенную. В этом они с Ребусом быстро нашли общий язык. Угнетало Терехова лишь одно: если Вселенная погибнет, то он уже никогда не сможет отыскать и вернуть брата.
Впрочем, и это можно пережить…
Терехов отхлебнул вина, поставил фужер на стол, положил узловатые пальцы на клавиатуру компьютера и взглянул на мерцающий монитор. Осталось кое-что подкорректировать, и Установка будет готова к работе.
Вселенная погибнет? И черт с ней! Если Вселенная провалится в тартарары, туда ей и дорога. Люди давно исчерпали кредит доверия, выданный им Создателем (кем бы ни был этот Создатель), а мир, который они изуродовали, не стоит и ломаного гроша.
Несколько минут профессор Терехов щелкал клавишами компьютера, вводя данные. Несмотря на решимость, в голове у него царил полный сумбур, но сумбур этот касался не научной стороны вопроса, а его нравственной составляющей. Время от времени пальцы его зависали над клавиатурой, а по лицу пробегала тень, но после недолгой паузы он снова продолжал работу.
Наконец Терехов ввел последнее значение, на секунду замешкался, а затем клацнул пальцем по клавише ENTER.
Экран монитора потемнел, и в следующее мгновение на нем загорелись большие желтые буквы:
УСТАНОВКА ГОТОВА К ИСПОЛЬЗОВАНИЮ.
Ледяная вода обожгла тело Егора. Он ушел под воду, но тут же попытался вынырнуть, однако безуспешно — руки уперлись в толстый слой льда. Егор, перебирая по льду руками, попытался найти полынью, в которую упал, но вода была мутная, а пальцы то и дело соскальзывали со скользкого льда.
— Держись, Волчок!
Торт размахнулся и ударил по льду кулаком. Тридцатисантиметровый слой льда хрустнул, как стекло. Торт размахнулся и ударил снова. На этот раз его кулак пробил лед — здоровяк сунул руку в воду и попытался схватить Егора за волосы, но не успел — течение снесло Волчка в сторону.
— Твою мать! — в сердцах крикнул Торт.
Он вскочил на ноги, быстро отбежал на несколько шагов, снова упал на колени и вновь с размаху саданул по льду кулаком. Лед хрустнул, но на этот раз хрустнул не только он, но и кости Торта.
Гигант завопил от боли, но тут же сцепил зубы и ударил по льду кулаком здоровой руки. Лед здесь оказался толще, и пришлось ударить по нему еще несколько раз, прежде чем он раскололся.
На этот раз, сунув обе руки в ледяную воду, Торт сумел ухватил Егора за воротник куртки и с силой потянул на себя. Егор взмыл над водой в облаке ледяных брызг и рухнул спиной на лед, в метре от дыры.
Торт завис над Волчком и вгляделся в его белое от холода лицо. Затем быстро наклонился к его губам ухом и прислушался к дыханию. Егор не дышал.
Белобрысый гигант отпрянул от Егора, размахнулся и легонько ударил его кулаком по груди. Потом еще раз, и еще.
— Давай, брат! Дыши!
Он прижал к груди Егора широкие ладони и несколько раз ритмично надавил. Тело Волчка содрогнулось, он открыл глаза и закашлялся, изрыгнув на Торта фонтан воды.
Гигант вытер лицо рукой и пробасил, глядя на Егора:
— Живой?
— Жи… вой, — сдавленно произнес в ответ Егор и снова закашлялся.
Торт снял с себя меховую шапку и натянул ее на голову Егору.
— Грейся!
Затем сорвал с пояса флягу-термос с теплым кофе, отвинтил крышку и приложил горлышко к губам Егора:
— Глотни!
Егор глотнул. Закашлялся, а затем глотнул снова.
— Руки-ноги шевелятся? — осведомился Торт.
— Да… — пробормотал Волчок. — Только холодно.
— Ничего, отогреешься.
Гигант поднялся на ноги, быстро прошел к саням, снял с них пластиковую упаковку с шерстяным одеялом, быстро разорвал ее, встряхнул одеяло и, расправляя его на ходу, вернулся к Егору.
— Потерпи, брат, — сказал он, заботливо укрывая Волчка одеялом до самого подбородка. — Сейчас поставлю термопалатку и разожгу примус.
И Торт взялся за дело. Действовал он быстро и умело, и вскоре красная термопалатка была прочно установлена среди ледяных торосов. В пылу работы Торт не замечал, что снег вокруг него окрасился кровью, стекающей с его израненных рук.
Закончив установку, белобрысый гигант поднял Волчка на руки, внес в палатку и аккуратно уложил его на пластиковую раскладушку. После чего разжег примус и полез в рюкзак за сухой одеждой для Егора.
…Восемь часов назад вездеход, на котором ехали Егор и Торт, налетел на торос. Кусок льда раскурочил мотор. До полярной станции «Север-3» оставалось около сорока километров, и Егор с Тортом решили преодолеть их на лыжах. В прицепе вездехода находился утепленный вольер с тремя ездовыми собаками. Егор умело запряг собак в сани, нагруженные провизией и необходимыми в путешествии вещами, главными из которых были термопалатка, примус, спальные мешки и несколько бутылок с керосином.
— Чувствую себя пьяным биатлонистом-неудачником, сбившимся с трассы, — сказал Торт в тот момент, когда они встали на лыжи.
— У нас есть снаряжение, сани и собаки, — возразил ему Волчок. — И мы знаем, куда идти.
Гигант усмехнулся:
— Собаки. Три ленивых пса, которые всю дорогу дрыхли, как сурки, и жрали в шесть глоток.
— Ты их недооцениваешь, — возразил Егор. — В поселке мне сказали, что это настоящие ездовые хаски. Ходить в упряжке — их любимое занятие.
— На свете нет ни одного идиота, который по доброй воле будет ходить в упряжке. Даже среди зверей, — изрек с мрачным видом Торт.
И ошибся. Собаки везли сани резво. И все было бы хорошо, если бы не полынья, в которую они угодили. Егор бросился в воду, чтобы спасти собак и снаряжение. Перед тем как хлебнуть воды, он успел выбросить на лед собак и вытолкнуть сани с прикрепленными к ней рюкзаками. А вот о себе позаботиться уже не смог.
…Когда Егор снова открыл глаза, Торт сидел в углу палатки, сунув руки в карманы пуховой куртки. Уродливое, перекрученное судорогами лицо его было бледным, как снег, а в глазах застыла боль.
