Начинала атаку мергейтская конница, посылая от своего тела десяток за десятком, шедших вперед с уверенностью железных людей, а не бойцов из плоти и крови, содрогалась земля от согласного топота тысяч копыт, поднимался над полем воинственный вопль, развевались по ветру дикие гривы смоляных волос, колыхались странные и страшные стяги со змеями и волками, ястребами и воронами, смотрели на врага не глаза людские, а бесстрастная чернота, таящаяся за узкими раскосыми глазницами. И те, кто выходил на битву против мергейтов, не выдерживали этого натиска, сознавая в глубине сердца, что не может человек одолеть воинство демонов, безликих и неустрашимых, и мергейты побеждали и шли дальше.
Тем, кто вышел на них теперь, было ведомо, что кровь у степняков красная, как и у всех, и меч сечет их столь же беспощадно, как и любых иных, и змеи и волки на стягах помогают им не больше, чем родовые знаки, нашитые на веннские рубахи, помогают веннам. И бьются мергейты ничуть не искуснее, чем венны, и силы у них, как и у обычных людей, не прорва. И точно так же им ведом страх. Надо лишь быть не глупее и не слабее, чем ты есть на самом деле, и тогда никакой враг не будет страшен, и если тебя и одолеют, то лишь по праву числа и силы, а совсем не оттого, что слабо и бессильно твое естество перед чем-то высшим и колдовским.
Венны, что вырвались на поляну навстречу Зорко, шли клином, и в вершине этого клина, ровно вожак в гусиной стае, был Парво. Калейс и вправду походил иной раз на дикого гуся. Был он тощ, жилист и высок, лицом грубоват, с большим длинным носом и вечно плотно сжатыми губами. Держался Парво сдержанно, можно было подумать — надменно, а вообще выглядел порой неуклюже. Белые и прямые волосы калейса вечно лохматились и норовили растрепаться, так что и железным гребнем не разгребешь. Но только брал Парво меч и вскакивал в седло, как тотчас преображался, точно и впрямь гусь, что по земле еле ходит, переваливается, а взлетает вдруг, расправляет крыла и мчит в вышине встречь закатному солнцу, вольный и недостижимый.
Мергейты еще не закончили построение, некоторые из леса пока не выбрались, но было их вполне достаточно, дабы противостоять веннам. Они вскинули луки, но тут в упреждение им из рощи вылетел целый рой стрел, а за ним и другой, и стрельба у степняков вышла слишком неудачная. Венны, как и водилось у них, начали битву с того, что метнули во врага копья. Сразить много мергейтов тем не удалось, но зато, пока степняки уворачивались и защищались, времени на второй выстрел из лука у них уж не осталось, и сшибка теперь стала неминуемой.
Тысяцкий что-то выкрикнул, и те мергейты, что были позади, подтянулись к середине конного строя кочевников, образуя третий ряд всадников, а выпуклая прежде дуга вдруг выпятила вперед свои концы и сделалась вогнутой. Клин, возглавляемый Парво, неизбежно врезался в середину дуги и попал в мешок. Три ряда, что были посреди, не дали себя пробить. Не так много было веннских конников в этом клине — едва три десятка. Зорко видел только, что белые волосы калейса не пропали среди войлочных шапок с волчьими хвостами, что Парво, хоть и не разорвал строя мергейтского, своего строя не нарушил.
А мергейты своим излюбленным приемом, пускай и их было не великое число, стали стягивать концы дуги, будто петлю, и разорвать их подвижный ряд было тяжко. Но калейс оказался хитрее, чем думалось. Второй отряд всадников, числом всего лишь с десяток, а все ж нежданная подмога, выскочил из рощи и понесся на мергейтов. А уж за ним показались и пешие. В этом конном десятке были калейсы, все те немногие, что ушли из мергейтского полона к веннам — воевать. Доспех у них был худой, кожаный только, один Парво сумел сохранить свою кольчужную броню, убегая от побережий.
С другого края поляны в мергейтов летели из леса стрелы, а мергейты стреляли в ответ, и пока непонятно было, кто одолевает. Зорко знал, что где-то тут стоят его люди в засаде под началом Мичуры, но у того, видать, были причины в бой не вступать. Мергейты же, посчитав, видать, что их стрелы сделали свое дело, двинулись рысцой на лес. И сейчас же из-за спины у них, а вовсе не откуда летели стрелы, вырвались те самые два десятка, коих ожидал Зорко. В первом воине, рыжем конопатом мужике с колючей бородой, он узнал Мичуру, а рядом с ним, чернявый и плотно сбитый, скакал Неустрой. Вот, должно быть, чья уловка заставила мергейтов двинуться вперед и подставить веннской конной атаке спины.
Этот удар вышел удачнее, нежели нападение Парзо, и Мичура с Неустроем разорвали-разметали край мергейтской дуги, что ближе был к лесу. Навстречу им с опушки выступили пешие венны, и отступать мергейтам стало некуда.
Зорко, забытый и своими и чужими у откоса, наконец и сам решил, куда ему следует теперь поспешить. Тех пеших воинов, что вышли на подмогу верховым Парво, надо было развернуть так, чтобы они оказались между лесом и мергейтами, так же как и отряд Неустроя, а потом бы сомкнулись с ним. Серая, снова обретя себя в беге, описала по поляне широкую дугу, и Зорко, нежданно для всех, будто оборотень, возник вдруг с так и не брошенным красным отрезом в руке перед строем Серых Псов.
— Миленя, направо забирай! — крикнул он рослому и крепкому дядьке, ведшему отряд. — А ты, Самосват, так и иди, как шел!
Это заметно ободрило веннов. На Зорко пусть и смотрели с неодобрением иной раз, а в ратном деле верили и сейчас, когда решать время настало, как бой вести, его послушались немедля.
— Сейчас охватить надо мергейтов, — говорил он быстро Милене, одновременно жестами указывая Самосвату, как развернуть людей. — А там пойдем рядом. Копий не метайте. Колоть надобно и строй держать. А ну сейчас станьте и стрелой их…
Отряд остановился, и те, у кого был наготове лук, выстрелили. Мергейты как раз завязли в конном бою и не успевали выйти навстречу пешим. Стреляли с двадцати пяти саженей и промахнуться было мудрено. Но дальше пришлось туго. Мергейты, слушаясь, видать, своего тысяцкого, стеснили Парво к середине поляны, к камням с древними рисунками, и высвободили несколько десятков воинов, чтобы отбиться и от пеших. Сдержать недлинным и негустым строем удар конных не вышло ни у Милени, ни у Самосвата, сражающиеся смешались, и Зорко сам окунулся в битву, перестав на время видеть полную ее картину.
Мергейты, казалось, и сами не очень разумели, чего хотят добиться, и тем сильно облегчали Зорко задачу. Ему приходилось раздавать удары направо и налево и ловить ответные, но все эти схватки были беспорядочны, шли наскоками, и он сам мог выбирать, как ему действовать. Хуже случилось бы, когда бы степняки шли на пробой, лавиной, — тогда пришлось бы противостоять и двоим, и троим и пытаться к тому же не пустить мергейтов туда, куда они стремятся.
