— Во, теперь спасибо сказал. Так бы и сразу. В пять часов приходи в околоток, познакомлю тебя с конвоем. И пригляди за ними, у меня с вампирами раньше никто дела не имел, так что… сам понимаешь.
— Понял, буду!
Битюгов вышел, топая сапогами пятидесятого размера. У крыльца его ждал «виллис» с неизменным его водителем и помощником — Серёгой Зайцевым, с которым я хорошо знаком был. Я вернулся в дом, поставил чайник на плиту.
Маша спала в моей спальне тихо, как мышка. А я пока в горницу переселился. С утра в доме было зябко, пол холодил босые ноги. Я сунул их в войлочные тапки, какие привозили из степных государств с юго-востока и которые пользовались в наших краях большой популярностью. Накинул рубашку на плечи.
Так. Если завтра в поход, то сегодня надо собраться до самой последней детали. А в нашем случае — взять почти весь мой наличный арсенал, благо машина увезти его позволяет, а вот кто нам в дороге встретится — это уже неизвестно. Даже лич вон прорезался.
А лич — это не вампир, даже древний, лич — это обер-вампир. Если вампир обычный пьёт кровь, то лич пьёт силу и жизнь. Если вампир владеет магией простейшей, лишь той, что «по праву крови» даётся ему, умеет глаза отвести, немного зачаровать, то лич всегда получается из колдуна. Причём обычно из великого колдуна — могучего, умышленно ставшего нежитью. И силы его удесятеряются, наверное, когда он переходит в это состояние, превращаясь в нежить. Личу становятся открыты те планы бытия, которые недоступны даже самому сильному некроманту. Он черпает мощь из многих колодцев, и всюду она ему равно доступна.
Тех личей, что упомянуты в моих книгах, можно посчитать на пальцах. Каждому посвящена если не книга, то добрый десяток глав. Я подсчитал — восемь. Этот самый Ашмаи получается девятым. И это за весь период письменной истории Великоречья. И каждому из них книги приписывают деяния столь жуткие и при этом столь великие, что волосы шевелятся, когда представляю, что мы одного такого поискать намерены. Хотя кое-какие идеи есть, не стану пока их излагать, чтобы не утомлять. Но в принципе эта затея меня пугает. Я вообще-то не за ним собрался, а за Пантелеем. Хотя… посмотрим, что со всего этого нам обломится.
А ещё у меня появилась помощница. Хорошая такая молодая колдунья, которая через недельку оклемается и вновь начнёт управлять Силой. Или через пару недель. А у меня пока помощников не было — вечно один работал. Пора обзаводиться. Хотя бы на одну работу покуда. Васька-то за пределы городских стен если только в Тверь ездит, и то в каюте первого класса на «Ласточке», что купцу первой гильдии Германскому принадлежит. Куда в поля-болота — он ни в жисть не соберётся: комфорт любит. А кто его не любит? Не всем просто удаётся в нём жить. Ваське вот удаётся. Завидую.
Затем мне, по цепочке ассоциаций, вспомнилась Лари, полудемонесса, что с Васькой живёт. Вспомнилась, и я сомлел. Магия магией, но всё же… Эх…
Кто-то опять постучался в дверь. Я с чашкой чаю в руках подошёл к окошку, выглянул. Оба-на! А это как это? Так не бывает. На крыльце стояла та самая Лари, о которой я как раз и размышлял. Непонятно. Не на ауру же моих грешных мыслей она явилась? Придётся открывать.
Я открыл дверь. Она отстранила меня с дороги плавным движением руки, блеснув ярким лаком на длинных белых пальцах, подхватила с пола небольшой рюкзачок из кожи тритона и вошла в дом, топая невысокими каблучками высоких сапог по половицам. Поставила рюкзачок на пол возле вешалки, подошла к зеркалу, посмотрелась в него. Убедилась, что совершенство не нарушено, поправила рукой рыжую прядь, выбившуюся из-под намотанного на голову подобия небольшого чёрного тюрбана. Но под тюрбан её не убрала — наверное, эта лёгкая небрежность была задумана изначально.
Одета она была, с одной стороны, скромно, но с такой тщательно выверенной скромностью, что появляются мысли о глубокой внутренней порочности. На ногах у неё были сапоги до колен, напоминающие кавалерийские. Голенища из дорогой кожи обтягивали икры, демонстрировали щиколотки и колени. На ней были кавалерийские же лосины из незнакомой мне ткани, идеально обтягивающие бёдра той самой формы, которая всё время вызывает в памяти слово «совершенство». Не хуже обтягивали они и идеальный полусферический зад, который, впрочем, был скромно почти прикрыт свободной курткой из кожи всё того же тритона, из которого сработан её рюкзак.
Куртка была распахнута, Лари упёрлась руками в бока, подчеркнув тонкость талии и заодно обтянув тончайшей шерстью чёрного свитера высокую грудь. Чёрный тюрбан из тонкой многослойной ткани охватывал её лоб, прятал рожки, проходил под подбородком, и бледное лицо с яркими губами и глазами выделялось на его фоне как портрет, с любовью выписанный лучшим живописцем. В общем, требуемый эффект достигался сразу — если ты и хотел что-то вякнуть против столь бесцеремонного вторжения, то слова у тебя прямо в глотке застревали.
— Даме предложат сесть? — спросила она наконец. — И нальют чаю?
Я спохватился, отвёл глаза. До того, как она вывела меня из состояния ступора, я просто её разглядывал с ног до головы.
— Да, разумеется. Присаживайся!
С этими словами я отодвинул от низкого стола одно из своих простеньких кресел и сделал приглашающий жест. Она уселась в него, закинув одну длинную ногу на другую, затем напомнила:
— И чаю! А то я даже не завтракала сегодня — так быстро убежала.
— Убежала? — удивился я.
— Нет, не убежала, разумеется. «Убежала» — это гипербола, преувеличение, если угодно. Я просто ушла от Василия, — улыбаясь и глядя мне прямо в глаза, проговорила она.
У меня в голове облаком заклубились некие образы весьма эротического содержания, исходящие из того, что полудемонесса уже не является подружкой моего приятеля-некроманта. Образы возникли сами, безо всякого участия с моей стороны, поэтому я укоризненно посмотрел на Лари. Она ослепительно улыбнулась, сверкнув идеально ровными белыми зубами с двумя весьма заметными клыками.
— Прекрасная и восхитительная Лари! — вычурно и неискренне обратился я ней.
— Да? — изобразила внимание «прекрасная и восхитительная», подняв на меня изумрудные глаза и ободряюще улыбаясь.
— Могу я попросить вас не практиковать в моём доме вашу природную магию? Я и так на всё согласный, зачем усугублять и без того сложное положение хозяина?
— Чем сложное? — удивилась она. — Я тебе не нравлюсь? Или нравлюсь, а ты стесняешься сделать мне откровенное предложение? Так не стесняйся! Ничего не надо стесняться. Это естественное желание.
Я чуть было не спросил — а что она ответит на такой вопрос, — но спохватился, сообразив всё же, что вопрос будет как минимум неуместным, а как максимум поставит на мне печать неисправимого дурака. В моих же глазах.
