– Медиатор, – Славик попробовал слово на вкус, – Неплохо, звучит. И много здесь посредников?
– Соберемся вместе через несколько дней, каждого увидишь. Гуго де Кастро живет в исторической реальности почти девять лет, полностью адаптировался и натурализовался, в Париже четырнадцатого века мессиру сержанту нравится больше, чем дома – отпуска в нашем родном времени его тяготят, хочет сюда…
– Он откуда родом?
– Гуго? А, он испанец, из Толедо. Твоего возраста. Идеалист в хорошем смысле этого слова – другие на долговременные командировки не соглашаются или быстро просятся обратно. Гуго прижился, чувствует себя здесь как рыба в воде, доверенное лицо капитана Арно де Марсиньи – начальника парижской уголовной полиции в нынешнем примитивном виде. До комиссара Мергэ капитану очень далеко, но это лучше, чем совсем ничего.
– Медиаторов много? Ты мне про них ничего не рассказывал. На инструктаже ни слова. Почему?
– Секретность. Неполное доверие к тебе. Именно «неполное» в отличие от настоящего недоверия. Учиться надо на опыте, который ты сейчас приобретаешь. Моя задача подсказывать, предостерегать, защищать от неприятностей, поучать и заставлять вести себя как положено. Причем делать всё это ненавязчиво. Получается?
– Черт его знает, – ответил Славик. – Мозоли на заднице я себе натер такие, что сесть больно – всего за восемьдесят километров в седле от Суассона до Сен-Клу и Парижа!
– Сам дурак. Основа мобильности в нынешние времена – кавалерия. А ты лошадей боишься. Ничего, постараюсь тебя адаптировать и к верховой езде. Мы тут надолго… Не на годы, но месяца два или три проведем в исторической реальности, пока не откроется новое «окно».
– Сударь! – разумеется, засов на входную дверь никто не набросил, входи кто хочет. На пороге красовался Аньель с холщовым мешком в руках. – Мессир де Партене! Как приказывали!
Мальчишка торжественно припер мешок у столу, распутал стягивающий горловину кожаный шнурок и выставил два бутылкообразных керамических сосуда литра по четыре каждый. Круглые караваи с запекшейся коричневой коркой, от которых упоительно пахло домашним хлебом и толстенный – с предплечье взрослого человека, – колбасный круг, перетянутый шнурком из волокон конопли. Как Аньель припер эдакую тяжесть?
– Одно денье и пять су осталось, мессир.
– Оставь серебро себе, – милостиво кивнул Иван. – Теперь разожги жаровню и иди. Понадобится – позову.
Ставни пришлось распахнуть настежь – тяжелая железная жаровня поначалу коптила. Когда в ней остались только раскаленные угли, Иван занялся готовкой: порезал кинжалом хлеб с колбасой, выдавил жир на ломти, поставил решетку над угольками. Подогрел. Продавил пробки, разлил вино в кубки потемневшего серебра, стоявшие на полке.
– Пробуй.
Славик пригубил вино. Неплохо, очень неплохо – вкус настоящего винограда, смоляной оттенок, не кислое, и не приторно-сладкое. Бутерброд? Нет, это слово осталось давным-давно в будущем…
Четвертина ржанки толщиной в два пальца. Помол крупный, с отрубями. Пахнущее дымком мелко рубленное мясо с салом, головками чеснока и непонятными травками. Невероятно вкусно.
– Оценил? – довольно спросил Иван. – Уставшим выглядишь. Давай-ка заваливайся спать, надолго. Акклиматизацию лучше всего переживать во сне. Я сейчас поеду по делам, разбужу вечером – сходим в монастырь августинцев, там кормят от души. Дверь запри на засов, я покричу когда вернусь.
– Куда собрался? Ты ведь тоже устал!
– Нет. Мне тут комфортно. Хочется драйва. Прокачусь на лошадке в Ситэ и на правый берег, надо увидеть кой-кого из старых знакомых. В отеле Сен-Дени ты под защитой монастыря, никто и пальцем тронуть не посмеет. Ничего не бойся, ложись и спи.
Славик послушался. Сбросил кожаный колет и штаны, оставшись только в короткой нижней рубахе и брэ, залез на постель-гигант, укрылся пушистым одеялом и моментально вырубился. Путь в Париж образца октября 1307 года был не что, чтобы трудным, но долгим и заковыристым.
* * *
Жан де Партене велел конюху оседлать не фландрийца, а лошадь принадлежащую обители – «прокат» гужевого транспорта в отеле Сен-Дени входил в изобретенный задолго до ХХI века список услуг по схеме «всё включено», недаром августинцы установили безбожно высокую плату за постой. На один турский ливр многодетная семья может благополучно жить полгода, а святоши дерут по ливру с человека за четыре седмицы – обитель недаром процветает…
Время близилось к полудню. На набережной от Нельской башни до моста Сен-Мишель было оживленно – полно лодок и барж, доставивших товары с севера, из Руана и Гавра, надо успеть до ледостава, зимы в последние годы холодные, река замерзает.
Всадник выехал в Ситэ, оставил за спиной мост Нотр-Дам, более похожий на плотно застроенную улицу – традиция возводить дома по краям мостов изживется еще очень нескоро, – свернул направо к Гревской площади. Без всяких эмоций оценил трех поклеванных воронами висельников, болтавшихся на перекладине, и направился в сторону квартала Марэ, над которым господствовала приземистая башня – Старый Тампль.
Впрочем, мессира де Партене городская резиденция Ордена Храма пока не интересовала – путь лежал к церкви святого Иоанна, Saint-Jean-en-Greve, стоявшей рядом с владением тамплиеров.
Лошадку оставил у коновязи – не уведут, этот район охраняется великолепно, неподалеку дворец Турнель, принадлежащий королевской семье. Да и поостережется парижское ворье орудовать под носом у братьев-доминиканцев; в храме и прилегающих строениях обосновался не кто-нибудь, а Sanctum Officium – Священная инквизиция и апостольская нунциатура.
– Я хотел бы увидеть брата Герарда Кларенского, – со всем возможным почтением обратился дворянин к монаху в черно-белом орденском облачении. – Надеюсь, он все еще трудится здесь, в славу Господа нашего?…
– Трудится, – легко согласился доминиканец. – Вы, сударь, по какому делу?
– Брат Герард будет рад меня видеть, – уклончиво ответил Партене.
– Хорошо, – монах подал знак причетнику. – Отведи господина в скрипторий.
Поднялись по узкой лестнице в библиотечный зал, прошли далее, через сводчатую галерею. Ого, охрана здесь составлена из сержантов-храмовников, насмешка какая. Но кому еще оберегать папское представительство кроме «воинства божьего»? Оружие, впрочем, у гостя не отобрали – никому и в голову не придет, что благородный человек осмелится покуситься на благочестивых братьев.
– Здесь, – шепнул причетник, указав взглядом на тяжелую деревянную дверь. – Вас подождать, мессир?
– Благодарю, я найду выход.
Помещение просторное, с естественным освещением – солнечные лучи льются через узкие окна-бойницы, забранные простенькими витражами с растительным узором. По стенам – огромные книжные шкапы и стойки для тубусов, в которых хранятся пергаментные свитки. Камина нет, обычная жаровня. Стол, заваленный документами.
