Я поднялась с кресла, достала из ножен катану. Ну что ж, малыш, я ведь предупреждала тебя. Мальчик с ужасом смотрел на медленно подходившую к нему убийцу, все еще не веря в то, что я собиралась сделать.
— Склони голову, мальчик, руки вытяни вперед, — мой голос напоминал колючий ветер, дующий в самые ужасные морозы во время Ледяной Луны.
Тощая шея, вытянутые вперед дрожащие руки.
— Думаю, смерть все же будет слишком сильным наказанием за воровство фруктов, — сказала я, взрезав острием катаны заплечный мешок Кьена, в который он по моему настоянию все же насовал спелых плодов. — Наказание должно быть соразмерным.
И взмахнула катаной. Брызнула кровь, по залу разнесся жуткий крик боли. Мальчик завалился на бок, потеряв сознание, кровь толчками выходила из обрубленных кистей. Отрезанные по середину предплечья руки валялись на залитом кровью полу.
— Вы удовлетворены, господин Гарвин? — я повернулась к нему с окровавленной катаной в руках. — Так наказывают воров в Астане, чтобы неповадно было.
— Да, вы жестокая женщина, — протянул коллекционер, разглядывая забрызганный кровью носок сапога. — Было бы милосердней убить его, чем оставить в живых без возможности выживать самостоятельно.
— Вы думаете? — без тени жалости посмотрела на скрюченную фигурку искалеченного подростка. — Пожалуй, подарю его Учителю для экспериментов, если вы не против?
— Забирайте. И ваши десять минут на ознакомление с моим драгоценным экспонатом пошли.
Я взяла в руки тетрадь, размышляя, как лучше и быстрее поступить. Секунды, считаемые попутно моим подсознанием, отдаляли меня от спасения Кьена, а ярость мешала сосредоточиться. Я бездумно положила ладонь на обложку, губы зашептали неизвестные слова. Интуиция подсказывала, что нужно делать, хотя еще ни разу в жизни не придумывала заклинание без единого расчета, записи и с использованием языка, которого не знала. Я просто колдовала, отпустив свой магический дар, потому что все, о чем я могла думать, это истекавший кровью Кьен.
Тетрадь под моей ладонью начала светиться черным, затем по моей руке поползли буквы, слова и линии рисунков, впитываясь в кожу где-то под обугленными рукавами. Глаза у Гарвина стали неприлично круглыми и изумленными, но мне было все равно. Ну и пусть я сейчас делала что-то, считавшееся невозможным: копировала защищенный магией текст, что не удавалось еще никому. Главное, что рядом умирал от потери крови человек, которому я обещала защиту.
Прошло не больше минуты, когда поток букв по моему телу иссяк. Я кинула Гарвину на колени мешочек, который достала из кармана.
— Надеюсь, плата достойная вашего беспокойства? — коллекционер высыпал на ладонь четыре черных бриллианта — сумма, за которую можно было купить пару коттеджей в центре столицы. — Я уже заделала все прорехи в защите вашего дома, а сторожевые контуры на меня не действуют — врожденный иммунитет. Итак, мы в расчете?
— Дорогая Аррлея, я полностью удовлетворен, — он подбросил на ладони сверкающие в лучах рассветных солнц камни, — буду рад работать с вами снова при случае.
— Будем надеяться, случай еще долго не представится, — телекинезом подняла окровавленное тело Кьена, его отрубленные руки и очертила круг телепорта. — Счастливо оставаться.
И, уже исчезая, успела бросить испепеляющий взгляд на Эргарда. Как хорошо, что в случае с магами это выражение обретает более…материальное значение. И пусть я не смогу развеять оставшийся от хмырова вампира пепел как собиралась, пусть этим занимается Гарвин, ему все равно еще ковер от крови отчищать.
Я уложила бесчувственного мальчика на пол в нашей тренировочной комнате, приложив обе отрезанные руки туда, где им и положено было находиться. Без шрамов, пожалуй, не получится, слишком много времени прошло, но жить и метать кинжалы в незнакомых ведьм сможет.
Я активирую заклинание, вплетенное в рукоять моей чудесной катаны, благодаря которой любая рана, которую я наношу, получалась именно такой, как Я хотела. И без моего позволения клинок не мог покалечить или убить никого. Отрубленную голову я бы, конечно, не прирастила обратно, но с руками проблем быть не должно. Я рисовала острием меча пентаграмму, каждая проведенная линия которой начинала светиться мягким серебристым счетом. Ритуал достаточно сложный, но я уже несколько раз проводила его при разных обстоятельствах, с разными ранами, так что уверенно выплетала целительную сеть вокруг окровавленных конечностей мальчика.
Шли минуты, магия пила мои силы, сращивая разорванные сосуды, вены, кости, восстанавливая правильное течение крови, заживляя страшные раны. Наконец, я плюхнулась на колени рядом с завозившимся Кьеном, и утерла со лба капли пота. Восстановление было закончено, осталось только помочь пациенту восполнить потерю крови, ведь его еще и вампир покойный ослабил. И еще кое-что. Мальчик распахнул глаза, в ужасе глядя на меня и озираясь по сторонам: последнее, что он помнил, это ожидание смертельного удара.
— Где мы? Что случилось? — его хриплый голос дрожал.
— Мы в безопасности, шшш, не кричи, малыш, все уже позади!
— Ты отрубила мне руки! — Кьен с ужасом смотрит на свои перепачканные в крови, но абсолютно нормальные действующие руки, шевелит пальцами. В местах разрезов тянулись тонкие белые шрамы, толщиной с волос, но и они с годами рассосутся.
Начала потихоньку колдовать, притянув бьющегося в истерике подростка к себе. Он кричал и плакал, извивался в моих руках, пытался ударить.
— Прости меня, Кьен, прости, — вставляю слова между криками и почти звериным рычанием. Колдовские обертоны моего голоса действовали на напряженную нервную систему, заставляя медленно успокаиваться. — У меня не было другого выхода. Ведь я говорила тебе, чтобы ты уходил с рассветом и не подавал вида, будто мы знакомы. Ну почему ты не послушался?
Я гладила по голове ребенка, безнадежно рыдавшего в моих руках. Бедный мой воришка, я принесла тебе самые страшные ощущения, какие были в твоей жизни, боль, кровь и страх.
— Шшш, детка, не плачь, не плачь, маленький, все хорошо, — мальчик постепенно затих, по-детски прижавшись к моему плечу.
Да ты мне всю рубашку промочил, дружок! В закрытых глазах набухли громадные слезинки, которые я осушила одним дыханием с помощью магии. Последнее, что я должна была сделать, это избавить Кьена от воспоминаний. Кому как не мне знать, что воспоминания о боли порой еще страшнее, чем сама боль, а я была виновата перед ним. Легкими прикосновениями к вискам мальчика я проникла в его память, дотрагиваясь до ранящих мыслей, страхов и дум. Несколькими штрихами затуманила память о произошедшем, чтобы после пробуждения все вспоминалось как неприятный, но незначительный эпизод. Потом не удержалась и легким ментальным поцелуем ослабила боль от потери близких, чтобы мысли о них больше не были наполнены горечью, только светлой печатью и сожалением. Это должно было помочь ему лучше сохранить в памяти их смех, лица, голоса, ведь горечь со временем выедает такие мысли словно кислота. Я очистила мальчика от следов крови и отнесла на кровать, укрыла одеялом и свернулась клубочком в кресле. Надо было поспать, прежде чем приниматься за анализ той информации, которую я впитала из тетради неизвестного мага. И последнее, что я сделала, засыпая, это развеяла цепь подчинения с худой мальчишеской шеи.
