Дурочка какая.
— Господин полицейский… — начал было глава семейства.
— Мы все равно здесь не останемся, — затараторила его жена, — хоть вы нас в кандалы, хоть под арест, мы свободные люди…
— Погодите, — скривился Сагадеев. — Вы уедете, как только мы выясним все необходимое. Во-первых, сейчас осмотрят вашу карету.
Он подал знак жандармам, и те деловито полезли кто на козлы, кто в салон, кто в сундук на задах. Один даже лег под колеса и обстучал днище.
— Во-вторых, — сказал Сагадеев, — напомните мне пожалуйста ваши имена и фамилии. Если есть пачпорта, давайте и их.
— Пачпортов нет, — сказал мужчина. — Фамилия моя Шалбаев. Имя — Аристарх.
— Шалбаева Людмила Львовна, — представилась его жена. — Дите Олесей зовут.
Дочка прыснула, словно услышала смешное.
— Где живете?
— В Тверецке. Не последние, между прочим, люди.
— Почему поехали?
— А ждать, ждать когда и нас?! — выдвинулась жена. Круглое лицо ее сделалось гневливо-красным. — Вы нас за идиотов-то не держите! Полно полиции, высшей крови — ступить некуда, а самого Ридольди — того! И не заводите, не заводите мне тут глаза! Чтобы я Олесечку свою на погибель здесь оставила?
— Я бы попросил вас, — сказал Сагадеев, терпеливо подождав, пока Шалбаева выдохнется, — не афишировать смерть члена высокой фамилии.
— Конечно-конечно, — заверил его мужчина.
— Под страхом ареста, — добавил обер-политцмейстер, и открывшая было рот женщина тут же его захлопнула.
— Чисто. Ничего нет, — обернулся от кареты один из жандармов.
К нам подошел Штальброк. Физиономия его была обиженно перекошена.
— Николай Федорович, если ваша девица так чует жилки, — негромко заговорил он, — то уж и проверку обязательно б почуяла. Из сего я делаю вывод…
— Извините, поручик, — прижал ладонь к груди Сагадеев. — Простите великодушно, не хотел обидеть. Обстоятельства.
Штальброк поджал губы и кивнул.
— Так мы можем ехать? — опасливо спросил Шалбаев.
— Да, наверное, — пробормотал Сагадеев, глядя, как обысканный возница, подтянув кушак, забирается обратно на козлы.
— Извините, — произнес я, когда Людмила Львовна, торжествующе сверкнув глазами, взялась за дверцу, — одно только «но»: кроме убийцы никто пока не знает, что Ритольди именно убили.
И добавил, обращаясь к Олесе:
— Не так ли, Диана?
Сагадеев еще напрягал горло, чтобы выдать вопль: «Ка-ак?!», Олеся еще поворачивала голову, а я уже набрасывал на нее жилки, скрученные в петли, вязал ноги, попутно отделяя от Шалбаевых. Образ записной дурочки мгновение еще держался перед нами, но затем исказился, скомкался, и полное девичье лицо сползло, будто смытое водой.
Епанча и мутон опали, и под ними обнаружилась худенькая черноволосая женщина в шерстяном костюме.
И вот здесь уже раздалось Сагадеевское:
— Ка-ак?!
Шлепнулся на зад Шалбаев, повалилась набок и зашлась в визге его жена, подались вперед жандармы, Штальброк страховал мои петли своей кровью, надув хищный «парус», а Диана Зоэль, улыбаясь, смотрела на меня, и глаза ее были холодны.
Лицо ее подергивалось, и я чувствовал, как она борется с моими жилками, что-то шепчет одними губами, мнет красное в ладони, но одолеть кровь не может.
Пехотинцы, высыпавшие на баллюстраду, нацелились в нее из ружей.
— Ладно, ладно, — сказала она, тряхнув головой. — Ваша взяла.
Лента выпала из ее ладони и еще в воздухе рассеялась пеплом.
— Не подходите пока! — крикнул Сагадеев дернувшимся жандармам.
Сам он остановился от шпионки в трех шагах, жестом раздраженно махнул Шалбаевым, и те отползли от кареты к кустам.
— Этих пока в комнату под замок, — сказал он.
Шалбаевых подхватили под руки.
— Господа, я совершенно не понимаю, — растеряно проговорил уводимый глава семьи. — Я, наверное, был околдован… В несознании…
Он выворачивал шею, пытаясь смотреть на Сагадеева.
— В несознании!
Обер-полицмейстер подождал, пока Шалбаевых не уведут.
— Должен признать, — он покачался на носках, разглядывая Диану, — что приемы Ордена существенно изменились.
— Мы развиваемся, — она бесстрашно посмотрела Сагадееву в глаза.
— Не стоит меня гипнотизировать.
— Вот еще! — фыркнула шпионка.
Держалась она отменно, но отчаяние прорывалось то нервно стиснутыми пальцами, то подрагивающей нижней губой.
Диана Зоэль никак не ожидала попасться.
— Сударыня, — произнес Сагадеев, — я буду вынужден вас обыскать.
— При всех?
— Увы.
— Что же так? — Женщина попробовала переступить с ноги на ногу, но натянутые мной жилки не дали ей сделать этого. Она скривилась. — Вы и так меня почти распяли. Не удивлюсь, если ваш молодой коллега при малейшем подозрении лишит меня жизни.
— Возможно.
Хмурое небо потемнело еще больше, готовясь разродиться дождем.
Рядом со мной возник Лопатин. Азиатское лицо его было по-восточному непроницаемым.
— Она? — кивнул он на Зоэль.
— Да, — сказал я.
Лопатин выругался, зашарил в нагрудном кармане мундира, достал кубик коричневого сахару, бросил в рот. Хрустел он сосредоточенно — только желваки ходили. Я подумал, что полковник, видимо, с Зоэль ранее пересекался. И, скорее всего, винил себя в том, что не разглядел в ней убийцу.
Сагадеев тем временем подступил к шпионке вплотную.
— Любите сладости? — спросил я Лопатина.
— Нет, — ответил он. — Рекомендовали от нервов.
Диана совершенно спряталась за широкой спиной обер-полицмейстера. С того места баллюстрады, где мы стояли, я видел только ее поднятые вверх кисти рук, обтянутые белыми перчатками.
— Что вы делаете?
Неизвестная мне дама в вечернем с утра платье, растолкав пехотинцев, застыла на ступеньках. За ней из парадных дверей выбежал усатый господин с моноклем, слабо-золотистой крови, обнял за голые плечи.
— Лилечка, не встревай! Это их дело.
— Как же, котик мой? — дама, вопрошая, протянула руку в направлении Сагадеева. — Я из окна вижу, как бедную женщину…
— Они при исполнении.
Мужчина сделал попытку завести женщину обратно в дом.
— Но это ужасно! — топнула каблучком та. — Ее выволокли из кареты, прилюдно, и сейчас этот мужлан… ощупывает…
Она вся передернулась. Бледное, не лишенное миловидности лицо ее приобрело брезгливое выражение.
Краем глаза наблюдающий за этой сценкой Лопатин хмыкнул.
— Ну что вы все стоите! — возмутилась дама, обращаясь к жандармам и пехотинцам.
