Мой взгляд перебегал от лица к лицу. Вот давешний рыжий, Рихар, плещет и плещет водой в лицо. Похожий на Броке мужичок осторожно щупает голову, морщится. Широкоплечий, смутно похожий на медведя парень пристально разглядывает собственные ладони: правда под его взглядом исчезают острые загнутые когти, или снова мне лишь кажется? Что за наваждение, сколько в соседях ходим, а все не привыкну, не запомню! Как будто и вправду они, что ни день, хоть немного, да меняются… одно слово, заколдунцы!
— А где Зигмонд? — спросила я, отчаявшись найти среди толкотни вожака стаи.
Мохнатая когтистая лапа махнула в сторону стены. Я вгляделась. За стеной танцевало мерцающее зарево, клубы черного дыма поднимались к небу, закрывая звезды. Между зубцами угадывались фигурки стрелков.
— Те, внизу, как на ладони сейчас, — объяснил волчеглазый Терес. — С нас паника, с Гарниковых отстрел. Дураки они будут, если поутру не уйдут.
Я почти поверила, что на том война и закончится.
Не закончилась. Ульфаровы вояки всего лишь перенесли лагерь в лес и — это Зиг нам сказал, заглянув на кухню, — накрыли охранными чарами. Вздумай мы послать гонца за помощью, кто-нибудь из Зиговых, наверное, смог бы пробраться, но обычный человек — точно нет. И уж конечно, можно было позабыть о недообкошенных опушках, недособранных орехах и высокой сочной траве на выпасах. Впрочем, и припасов и фуража в замке хватало. Мы могли выдержать осаду. Достало бы терпения.
Ульфар не задержится надолго, объявил Анегард. Он мятежник — помните королевский указ? Не похоже, чтобы он собирался вымаливать у короля прощение, а значит, самым умным для него будет бежать из страны. Вот и решил, видно, пограбить на дорожку, чтоб не с пустыми руками на новом месте обживаться. Но у него каждый день на счету. Уверится, что замок Лотаров ему не по зубам, и уйдет.
Слова Анегарда казались верными, но…
Я смотрела брату в лицо и не верила этим словам. Он и сам не верил, он успокаивал нас — и только.
Трех дней хватило, чтобы понять — ничего нет страшнее ожидания. Находить себе дело, зная, что единственным по-настоящему важным делом заняты часовые на стенах и у ворот. Подбадривать других, не показывая собственного страха. Играть с детьми, когда хочется забиться в уголок и плакать. Улыбаться мужчинам, не спрашивая, что же будет с нами.
Те, снаружи, навряд ли привезли с собой достаточно провианта, а возможности награбить мы их лишили; так что их положение было в каком-то смысле ничем не лучше нашего. Правда, в лесу полно дичи, и сейчас самое время охотиться. Зато у нас есть крыша над головой: как только зарядят холодные осенние дожди, это станет очень даже ощутимым преимуществом. Так утешались мы, убеждая себя терпеть и не роптать, но повседневные заботы не помогали унять тревогу. Руки делали привычное дело, а в голове крутились враги под стенами, и страшные истории, в которых осады заканчивались поголовным истреблением осажденных, и бесконечное "что же будет с нами?" — вопрос, на который даже боги вряд ли могли пока что ответить.
Одно радовало: я спала урывками, тревожно, вполглаза, — и кошмары не мучили меня.
* * *
Когда толстуха Берта на полуслове вдруг ткнулась носом в стол и сладко засопела, я не встревожилась. Все-таки ночь уже перевалила за середину, сколько можно сидеть? Берту с вечера грызли недобрые предчувствия, а мне опять не спалось, вот мы и решили занять руки несложной работой и дождаться утра за болтовней…
Я отставила в сторонку ступку с наполовину истолченными ягодами шиповника. Встала, потянулась. Тоже, что ли, лечь пойти?
Дверь распахнулась с громким стуком, ударившись о стену. В кухню ввалился волчеглазый Терес; на руках его обмякшей тряпичной куклой лежала Анитка. Голова бессильно откинута, длинная коса метет пол…
— Сьюз, — взвыл нелюдь, сгружая ношу на стол передо мной, — ты здесь! Глянь, что с ней?
Я дотронулась до девчонки — сначала осторожно, испуганно, потом — неверяще.
— Я ничего ей не делал, честно, — Терес, мне показалось, был на грани паники. — Мы просто сидели, болтали… и вдруг… ни с того ни с сего…
— Она спит. — Я схватила девчонку за плечи, затрясла. — Анитка, проснись! — Влепила пощечину. — Просыпайся, ну!
Без толку.
Я оглянулась на Берту. Что же это, а?
Схватила ступку и запустила в висящий над печкой медный таз.
Грохот был такой, что показалось — оглохну.
Берта вхрапнула и зачмокала пухлыми губами. Анитка продолжала тихо посапывать. Из каморок за кухней, где спали остальные, не донеслось ни звука.
— Они все спят, — прошептала я. — Все, Терес…
Парень коротко выругался.
— Сьюз, проверь казармы, я на стену!
Уже на бегу я сообразила: чары. Если вот так, вдруг, заснули все… то часовые на стенах тоже спят?!
Но ведь не заснул же Терес. Не сплю я. Может, не все?..
Дверь в казарму оказалась распахнута. Караульный сидел на земле, привалясь к стене плечом, из открытого рта вырывался могучий храп. Я перешагнула порог, огляделась: света от прилепленной над внутренними дверями плошки хватило. Навряд ли раньше здесь было так тесно, но теперь спальные места начинались сразу от входа. Набитые соломой тюфяки, пестрые одеяла, бадья с водой в углу… Я знала: с тех пор, как замок приютил окрестных селян, Гарник жил здесь же, в казарме. Не дело девице ходить меж раздетых мужчин, но сейчас разве до приличий?
— Гарник! — крикнула я. Больше для очистки совести: я почти не сомневалась, что капитан спит так же крепко, как остальные.
Слева от меня послышался стон. Я развернулась так резко, что чуть не упала. Гарник?
Да, он спал. Но мне показалось — или это отчаянная надежда сыграла злую шутку? — что капитан услышал меня и силится проснуться.
— Гарник, вставай! Тревога!
Пробормотал что-то вроде "угу, щас", перевернулся на другой бок.
Всхлипнув, я метнулась в угол. По счастью, бадья оказалась наполовину пуста — а отчаяние придало сил. Я схватила бадью в охапку, дотащила до капитановой лежки — и опрокинула над Гарником.
Холодные брызги волной окатили ноги. Капитан подскочил, деревянный ковшик стукнул его по темечку, добавил по холке и тюкнулся в подушку. Бадья отяжелела в моих руках, я медленно поставила ее на пол и позвала:
— Гарник?
— Сьюз?
Казалось, язык едва ворочается в его рту. С волос текло, но он и не подумал утереться. Зевнул, нашарил одеяло…
— Гарник, да проснись же ты! Тревога!
— Руку дай.
В поднятых на меня глазах плескалась сонная муть. Я протянула руку, капитан вздернул себя на ноги. Спросил:
