Но что же делать с Юриль? Не оставлять же её так? Юриль… Ни одного из своих учеников, кроме обоих Веран, он не называл про себя по имени. Только по имени рода. И чем так запали в душу тихая девушка и вечно спокойный ничем непоколебимый юноша? Хотя… чего уж рассуждать, делать надо.
Вот перед лицом пристали знакомые двери. Взяться рукой за кольцо. Он испытал странное неудобство — первый раз пришел он сюда оспаривать приказ его правителя. Того, чьи приказы не оспариваются. Но этот свет… и темнота перестала приносить успокоение. Он подавил неприятное чувство и не дрогнувшей рукой постучал. Дождался, когда она бесшумно (так привычно) откроется перед ним, и вошел.
Комната (хотя ученики не знающие и половины Замка назвали бы её малым залом) встретила его мрачностью и шелестом бумаг. Странно… очень странно. Иногда, когда он заходил сюда, у него мимолетно, всего на мгновенье, возникало чувство, что этот кабинет должен выглядеть по-другому. Нет, не большим количеством света, с ним все нормально, а обстановкой. Более четкой, правильной, без рассеянности, присущей всем ученым. И более молодой, что ли. А еще у него иногда, при взгляде на своего повелителя, возникало раздражение, как у человека, чье законное место заняли. Раньше эти чувства практически не замечались, лишь на подсознании для общей информации. Сейчас же, когда даже Тьма отвернулась от него, он явственно чувствовал эти две эмоции и никак не мог понять их истоки. При этом благодарил Духов и Богов, что спокойное лицо уже давно у него стало рефлексом.
— Чего ты хотел, Лейрон? — спокойным и чуть доброжелательным тоном спросил правитель, отрываясь от бумаг.
— Я хочу поговорить о Юриль Веран, той девушке, которую я вчера к вам приводил, — он «поднял» глаза и прямо посмотрел на своего господина.
— Поступила какая-то новая информация?
— Нет, — ему стало неуютно. Еще НИКОГДА он не собирался обсуждать приказы.
— Она хотела что-то кому-то передать? — одна бровь вопросительно поднялась.
— Нет, — снова ответил он, мысленно глубоко вздохнув, как перед прыжком в пропасть.
— Тогда что же? — обе брови поднялись, показывая удивление собеседника.
— Я… — он подавил дрожь в голосе, — я хотел понять, почему наказание для девушки было настолько строгим? Она же…
— Ты смеешь перечить мне? — правитель гневно посмотрел на своего главнокомандующего.
— Но она просто мечтательный ребенок, — в отчаянии почти на грани звука ответит он.
— Ты смеешь нарушать мои приказы? — громкий холодный голос, заставил его захлебнуться словами и четко ответить:
— Нет, повелитель!
— Ты повинуешься мне?
— Да, повелитель!
— Ты заставил сомневаться в себе, своими словами, — уже обычным голосом ответил правитель, — но я даю тебе шанс. Казнь переноситься на рассвет завтрашнего дня и будет происходить на малой площади в присутствии всех посвященных. И палачом будешь ты.
Ему показалось, что земля ушла у него из-под ног. Убить. Не ради самозащиты, не за дело. Забрать жизнь у того, кто больше всего на неё имел прав! Стать убийцей. Переступить через единственное, что являлось для него ценностью — принципы и мировоззрение, по которым он жил даже когда в душе поселялась всепоглощающая пустота, даже когда не понимал, а зачем он все-таки живет. Ему захотелось первый раз, за те четыреста лет, которые он помнил, закричать от отчаяния. Бить о стену кулаком, сбивая руку до кровавого месива, воя, как волк на луну. Упасть на колени, умоляя: «Не надо». Но привычка… заставила лишь выдать четкое:
— Да, повелитель!
* * *
Я не знала, сколько я проспала. Не знала даже какое время суток. Я просто проснулась и спокойно констатировала мое местоположение. Надо было что-то делать. Хоть что-то. Не идти же на плаху, как овца на убой. Хоть гордо поднятую голову надо обеспечить. Это, как минимум. Я встала (с трудом, каменный пол — это вам не мягкая перина), и спокойно подошла к двери. Постучала в неё, пытаясь таким образом призвать внимание Стражников. То что они там были не вызывало сомнений — приказы своего Правителя Стражи выполняли неукоснительно.
— Извините, можно вам задать вопрос? — тихо, но довольно четко спросила у них.
— Спрашивайте, — прозвучал холодный равнодушный голос.
— Сколько сейчас времени? — это главное, так как чувством времени владеют только эльфы. Да и то темные.
— Два часа после заката солнца, — холод голоса просто пробирал до самых костей. А вот я удивилась:
— А почему меня не ведут на плаху, тогда?
— Казнь перенесена на рассвет, — интересно, а главный злодей не знаком с главной пыткой тех же темных эльфов — сажать пленника в камеру с видом на орудия пыток, ибо наиболее страшит не боль и смерть, а их ожидание.
Я развернулась, прошлась немного по комнате. Сложила руки на груди, и вдруг почувствовала шуршание и небольшой дискомфорт в этой же области. Оттянула вырез и увидела до боли знакомый мне листок. Мысль о том, чтобы рассказать мастеру Лейрону о листке, снова постучалась в мою голову. Ведь он если, не сможет предотвратить мою смерть, то, по крайней мере, начнет задумываться, а то и «копать» под своего правителя. Камень, каким бы маленьким он не был, всегда создает круги на воде. Я снова вернулась к двери:
— Извините, а можно вас о кое-чем попросить?
— Все зависит от просьбы, — к мертвому голосу я уже начала привыкать.
— Я хотела бы поговорить с мастером Лейроном.
— Вашу просьбу передадут, — и тишина.
Мне оставалось только ждать.
* * *
Я не знаю, сколько прошло времени, может и совсем немного. До прихода мастера я сидела, как на иголках, быстро продумывая, что я буду говорить. Как назло, в голову ничего не приходило. Варианты были от рассказа на словах до просто просьбы прочить листок. Больше всего я боялась, что он меня откажется слушать.
Дверь еле слышно скрипнула, открываясь. В камеру вошел мастер.
— Мне доложили, что вы хотели меня видеть, — это было сказано спокойным голосом, но я уже привыкла смотреть на лицо — голос может соврать, глаза никогда. На его лице, как он не пытался скрыть, была маска обреченности. И это меня напугало. Зеленые глаза сияли болезненным светом, как будто наставника кто-то заживо резал. Боги и Духи! Что же с ним случилось?!
— Да, мастер. Мне очень нужно с вами поговорить, — я старалась говорить твердо, но слова застревали в горле.
— Я вас слушаю, — глухо ответил наставник.
— Я… я хотела вам объяснить, почему у правителя была такая реакция на мои слова, — выдохнув, все-таки смогла начать, тот разговор, от которого зависит далеко не только моя жизнь. Мастер удивленно посмотрел на меня, и чуть взволнованно спросил:
