— Он теперь в Холоми? — спросил Малдо.
— Представь себе, нет. Парадокс, но в действиях этого паршивца не было ничего незаконного. Нет в Кодексе Хрембера статьи, запрещающей пугать тех, кому ты приснился. И за глупости, сказанные вслух посторонним, у нас тоже не наказывают; на мой взгляд, зря, но люди, сочиняющие законы, крайне редко прислушиваются к моему мнению. Хоть и считается, что они — мои лучшие друзья.
— И что, вы его просто отпустили?
— Отпустили, конечно. Но сперва этому любителю пугать спящих пришлось побывать у меня в гостях. К счастью, статьи, запрещающей приглашать незнакомцев в гости, в Кодексе Хрембера тоже нет. И я этим цинично воспользовался.
— То есть, его уже нет на свете? — понимающе хмыкнул Малдо.
Грешные Магистры, за кого они все меня принимают?!
— Есть, — заверил его я. — Жив, здоров, и даже скабу давным-давно отстирал. И заикаться перестал, наверное. По крайней мере, я на это надеюсь. Всё-таки в Ехо много хороших знахарей.
— Да что ж ты такое с ним сделал?
— Вообще ничего. Пальцем не тронул. Просто заранее попросил Базилио встретить нас на пороге гостиной. И уговорил произнести при этом фразу: «Сэр Макс, наконец-то вы привели мне ужин. Больше так не опаздывайте». Бедняге Базилио пришлось нелегко. Беда в том, что он терпеть не может пугать людей. Но я всё объяснил, и Базилио согласился, что юношу следует проучить.
— Ого. То есть, история об ужасающем чудовище, которое живёт в Мохнатом Доме, тоже правда?
— Уже два дня как неправда. Мы его благополучно расколдовали. То есть, строго говоря, наоборот, заколдовали. Но какая разница, главное, что чудовище превратилось в симпатичную юную леди. Новая внешность гораздо больше соответствует его характеру.
— С ума сойти можно, как с тобой интересно! — заключил Малдо Йоз.
— Есть такое дело, — улыбнулся я. — А теперь, пожалуй, брошу тебя одного на этой страшной тёмной улице и пойду домой.
— Чтобы мне стало ещё интересней? — рассмеялся он.
— Это была бы отличная причина. Но на самом деле, я просто вспомнил, что дома меня ждёт чудовище. В смысле, красавица, в которую оно превратилось. Очень рада этому событию, но места себе не находит: «АААА! У меня есть руки! И нет хвоста! АААА! А вдруг я прямо сейчас превращусь обратно?» Надо её морально поддерживать.
А что меня самого надо морально поддерживать после всех этих душу наизнанку выворачивающих разговоров, я, конечно, говорить не стал. С восхитительной пылью, только что пущенной в чужие глаза, подобные признания не очень-то сочетаются. Безвкусица. Не люблю.
— Спасибо за идею строить по частям, — сказал на прощание Малдо. — Пока мы сидели, я понемножку крутил её в голове. И слушай… Нет, ничего не стану говорить. Сам увидишь, что будет.
— Ладно, не говори, — согласился я. И исчез.
В смысле, пошёл домой.
В доме горел свет, но было непривычно тихо. Даже Друппи не бросился мне навстречу, чтобы немедленно повалить на ковёр, выразив, таким образом, безграничную радость по поводу моего появления и заодно проучив за долгое, по его меркам, отсутствие. Вместо этого пёс встретил меня на пороге гостиной и деликатно уткнулся носом подмышку, благо для этого ему даже на задние лапы вставать не обязательно, достаточно голову повыше задрать.
Причина столь сдержанного поведения прояснилась сразу: в гостиной меня ждала не только Базилио. Второе кресло занимал сэр Шурф Лонли-Локли, чьё присутствие неизменно действует на собак, как смирительная рубашка. И их можно понять.
— Выглядишь, как Магистры знают что, — укоризненно сказал он.
Я очень удивился. До сих пор моя манера одеваться возмущала только Мелифаро. Вот уж никогда не думал, что Шурф станет укорять меня за отсутствие какого-нибудь золотого лоохи до пупа, или что там нынче все дружно носят.
— Я имею в виду твоё лицо, — подсказал он. — Очень хорошо, что ты наконец стал мастерски изменять внешность. Дело за малым: научиться не забывать, что ты это сделал. И возвращать себе нормальный облик, когда приходишь домой, а не ждать, пока само пройдёт.
— А разве важно, как я выгляжу?
— Положа руку на сердце, не очень. В данном случае значение имеет не облик, а безупречность твоего поведения. Действие всякого колдовского приёма должно заканчиваться в тот момент, когда его эффект перестаёт быть необходим. Хорошая привычка, пригодится, — строго сказал Шурф. И внезапно с обезоруживающей откровенностью добавил: — Но на самом деле, подлинная причина моего недовольства заключается в том, что я уже довольно долго тут сижу, а ты шляешься невесть где. Упрекнуть тебя за такое поведение я не могу, поскольку явился без предупреждения. Но я всё равно сердит, что не застал тебя дома. Поэтому сразу нашёл, к чему придраться. Извини.
— Потрясающе, — ухмыльнулся я. — А ты до сих пор не в курсе, что в Мире существует такая удобная штука как Безмолвная речь? Надо было прислать зов, я бы поторопился.
— Да я и собирался. Но тут в гостиную пришла Базилио и спросила, в чём смысл жизни. Пришлось сказать.
— Ну ни хрена себе. Ты и это знаешь?
Шурф только плечами пожал. Дескать, какие пустяки.
— И мне тогда скажи, — потребовал я.
— В чём заключается смысл твоей жизни, я не просто не знаю, а даже предположить не возьмусь. Правдивый ответ на любой по-настоящему важный вопрос всегда существует во множестве версий. И выбор того или иного варианта зависит от личности спросившего. Не думаешь же ты, будто смысл жизни один и тот же для всех?
— Не то чтобы думаю, но вполне допускаю такую возможность. Ладно, а Базилио ты что сказал? Или смысл её жизни — это секрет?
— Разумеется, секрет. Люди обычно предпочитают скрывать от ближних и гораздо менее важные сведения о себе.
— От тебя не секрет, — великодушно решила Базилио. — Сэр Шурф сказал, смысл жизни заключается в том, чтобы получить опыт. Наше сознание нуждается в опыте, как в пище, причём ест всё, что дают. И, представляешь, всё идёт ему впрок! Даже в тот момент, когда нам кажется, будто мы страдаем, больны или безумны, наше сознание набивает этим опытом брюхо, крепнет, растёт и взрослеет. А знаешь, что для сознания означает стать взрослым?
Я хотел было отрицательно помотать головой, но вместо этого почему-то сказал:
— Оно начинает осознавать своё бессмертие. Не верить, не надеяться, не догадываться, а просто знать.
Шурф посмотрел на меня с неподдельным интересом. Я узнал этот взгляд. Так он взирал на говорящего пса Дримарондо, когда тот, пристрастившись к чтению, начал анализировать прочитанное вслух. Дескать, надо же, я-то сам давным-давно до всего этого додумался, но от тебя подобной проницательности совершенно не ожидал.
