Меф же, признаться, едва их заметил. Он быстро шел вперед, влекомый единственной мыслью. Улита, тоже, видно, разбуженная, стояла у лестницы в белой ночной рубашке, огромная, как снежная гора Монблан. К ней, точно цыплята к наседке, жались Ната, Чимоданов и Мошкин. У последнего был такой вид, будто он сейчас расплачется. Чимоданов же стоял взъерошенный, очень сердитый, с насупленными бровями. Одна Ната выглядела вполне по-деловому, да и одета была с обычной тщательностью. Рана Даф явно была не тем событием, которое могло потрясти ее. В ногах у Чимоданова толкался Зудука. Из кармана у него компрометирующее торчали картонные трубки петард, которые сейчас не интересовали никого, даже самого Зудуку.
Даф лежала на диване, на красном плаще Арея. По ткани разметались ее светлые волосы. Край плаща свисал с дивана, стекая, точно алый ручей. Видно, Арей так и принес ее, завернув в плащ. Меф замер на ступенях лестницы, глядя на Даф сверху, затем кинулся вниз. Арей хотел было преградить ему путь, но, передумав, отступил.
– Не тряси ее! Она тебя все равно не услышит! – предупредил он, придерживая Мефодия за плечи.
Мефодий склонился над Дафной, не касаясь ее. Щеки Даф пылали. Она металась в жару. В глазах ее умирала радуга. Они были приоткрыты, однако, Даф едва ли видела, что происходит вокруг. Дышала тяжело и прерывисто. Тускло мерцали крылья на шнурке. Края крыльев, что почему-то особенно испугало Мефа, почти погасли. Пульсация света была только в центре. Депресняк уже лежал рядом с Даф, не сводя с нее глаз. Единственное уцелевшее в схватке ухо чутко ловило звуки. Мефодия, равно как и остальных, он не замечал. Для него существовала теперь одна только хозяйка. Когда Улита бесцеремонно подвинула его локтем, кот стерпел – не зашипел, не упарил ее лапой, ноУлита все равно почему-то ойкнула.
– А-а! Жжет! Онемело все! До локтя ничего не чувствую! – сказала она изумленно, растирая руку.
Арей не удивился.
– Еще бы. Кот взглядом оттягивает боль! Когда же ты коснулась его, Депресняк сбросил часть ее тебе... Если бы не он, Даф было бы гораздо хуже.
– Ну котяра!.. А самому ему не больно? – спросил Чимоданов.
Арей покачал головой.
– Едва ли. У тех, чьи предки родом из Тартара, болевой порог несколько выше. Но гладить сейчас кота я все равно никому не советую, – заметил он.
– И я не советую. Лучше б я потрогала раскаленный утюг, – яростно растирая онемевшую руку, подтвердила Улита.
Мефодий коснулся запястья Дафны. Несмотря на то, что Даф пылала в жару, рука у нее была вялой и прохладной. Сражение за жизнь отхлынуло. Здесь же битва была уже проиграна. Меф вспомнил погасшие края крыльев, и у него вдруг зачесались глаза. Мучительно, как от аллергии на пыльцу, которая была у него в детстве.
– Ее перевязали? Где рана? Я почему-то не вижу крови, – спросил он с беспокойством.
– Ты не одинок. Никто не видит, – заверила его Улита.
Арей материализовал трехногий табурет и присел у дивана. Его лицо оказалось вровень с лицом Мефа. Красная, будто подрумяненная на огне кожа. Перерубленный нос с крупными порами с хрипом пропускал воздух. Шрамы, нанесенные магическим оружием, никогда не исчезают. Из ушей начальника русского отдела привычно тянуло Тартаром.
– Так это же хорошо? – неуверенно спросил Меф.
Арей невесело усмехнулся.
– Ничего хорошего. Я бы предпочел открытую рану. То, что можно увидеть, легче исцелить.
– Но если рана не видна, Возможно, ее нет? Вдруг это сглаз, запук или бесконтактная боевая магия? – спросил Мефодий с тем настойчивым упрямством, которое порой заставляет отрицать очевидное.
Край рта у Арея дрогнул и спустился.
– Верно, говорят: надежда не умирает. Ее убивают лопатой, – сказал он, досадливо морщась. – Рана Даф нанесена копьем холода.
– Копьем холода? Оружием валькирий? Так вот почему Тухломон сказал, что на Дафну напала валькирия! воскликнул Меф.
Улита поморщилась.
– Тухломон, конечно, все знает лучше всех. Иногда я думаю, может, Лигула долой, а на трон мрака всезнайку Тухломона?..
Арей жестом приказал ей молчать.
– Недурные забавы у света. А я-то думаю, чего это светлые оставили ее в покое? Обычно они не прощают Отступников, – процедил он.
– Валькирии созданы не светом. Они лишь служат ему, – поправил Мефодий. Когда-то он слышал об этом от самой Дафны.
– О! Какие рассуждения! Кто создан, а кто просто служит!.. – насмешливо протянул Арей. – Послушать тебя, так скоро свет будет набирать к себе на службу нежить и циклопов с дубинами. Они будут делать за него всю грязную работу, а сам он будет отсиживаться в сторонке, перебирая четки! Нет уж, милый, чему ты служишь, то ты и есть.
Сделав Мефу знак приблизиться, Арей повелительным жестом подозвал суккубов. Тем временем Улита принялась хлопотать над Даф. Чимоданова она отослала за уксусом, Нату – за полотенцем. Закричала на Мошкина, чтобы он принес воды. Мошкин суетливо заметался со стаканом, но тотчас, спохватившись, хлопнул себя по лбу и вызвал с потолка такой водопад, что едва не смыл Чимоданова вместе с не принесенным уксусом.
Улита заорала, что она просила только намочить полотенце, и спохватившийся Мошкин мгновенно осушил всю воду. Получив полотенце, Улита, нашептывая, принялась обтирать Даф лоб, щеки и руки. Остальных же, не исключая и Арея, решительно турнула в дальний угол комнаты. Суккубы трусливо засеменили за мечником.
– Ну, рассказывайте, что мне рассказали! – велел он им.
Суккубы замялись.
– Ну мы тут это... возвращались из клуба... – нерешительно начал первый, с вислым носом.
– Ты че, тупой? Какой это тебе клуб? Так, помойка отстойная! – поправил второй, с серьгой.
– Мы тут это... подходим... а он тут это... лежит, – продолжал первый.
– Она лежит! Какой тебе «он»? Фильтруй базар, тюлень! – набросился на него второй. У суккубов, вечно меняющих пол, большая путаница с самоопределением.
– Вот я и говорю: лежит, – послушно согласился первый. – Ну, мы это, подошли...
– Вы что, два раза подходили? – спросил Арей с раздражением.
Первый суккуб испугался и посмотрел на второго.
– Два или один?
– Да не, какие два? Один! – сказал суккуб с серьгой.
– Точно один! – обрадовался суккуб с вислым носом. – Вот и я говорю: подошли и думаем, может, помочь надо человеку... Эйдос там выковырять... У пьяных-то просто эйдосы ковырять, у кого есть еще. За уши потрешь его, стаканчик поднесешь, он промычит: Забирайте, волки позорные!.. раз! – готово.
А тут смотрим: не человек это, а светлый страж! – воскликнул суккуб с серьгой, очень верно передавая свой. – Лежит вся такая ровная, в руке у нее флейта зажата!.. Она, видно, что-то почувствовала, да поздно.
