Добрая женщина невозмутимо выслушала объяснения Алана, деловито осматрела кровоподтёки, а после заявила:
— Говорил ты, я слушала. Теперь послушай меня. Хоть и наплёл ты сейчас всякое несуразное, да не стану я допытываться. Неважно мне, кто ты, откуда и куда идёшь. Но болячки твои пока что плохи, и лечиться тебе придётся долго. Так вот, слушай и не говори потом, что не предупреждали. Пока ты в моём доме — чтоб ни слова не было про этого своего Истинного Бога. Не должно тут его имя звучать, понял?
Сказано было увесисто. Старуха говорила так, словно гвозди заколачивала. Однако не ощущалось в её словах никакой истеричности. Не то что в Тингайе, где хозяйка постоялого двора, услышав проповедь о Боге распятом и воскресшем, спустила на него всех собак. В буквальном смысле. Здоровые сторожевые кобели гнали его через весь город. Удивительно, как не порвали в клочья. Пожалуй, ни до, ни после ему не приходилось бегать с такой скоростью. Отделался всего лишь прокушенным бедром. Слава Богу, пёс оказался не бешеным, а просто был при исполнении. Но исказившуюся от злобы хозяйкину физиономию Алан помнил долго. Постояла тётенька за родимых божков…
— А почему? — напрямую спросил Алан. — Почему ты так боишься этого имени, добрая женщина? Я как раз собирался призвать Его благословение на твой дом, на тебя и на твоих близких… Поверь, Он бесконечно сильнее всех этих ваших…
Он замялся. В здешнем языке не было пренебрежительного слова для богов — ни «идолов», ни «истуканов». Деревянные и каменные статуэтки, которые порядочный житель Высокого Дома держит в почётном углу, назывались «аилихиси гмоу», что дословно означало «дух в форме».
Добрая женщина поглядела на него как на великовозрастного дурачка, радостно напрудившего в штаны:
— Вот только не было мне счастья о богах споры вести. У нашего города их, богов, и так уж предостаточно. И Ночная Госпожа, и Распорядитель Ветров, и куча всяких помельче… И это наши боги, государем утверждённые. А новые боги — это новые смуты, уяснил? Ты вот прикинь, мне оно надо — чтобы про меня люди говорили, будто смутьяна в своём доме пригрела? Ты-то оклемаешься, дале себе отправишься, а мне тут оставаться. Этак ты меня мало что не до колеса доведёшь… а уж без работы всяко останусь, никто ко мне не пойдёт. Так что завяжи язык свой длинный узелком, понял? Вот встанешь на ноги, отойдёшь от Огхойи подальше, там и болтай сколько влезет. Сперва только за постой и лечение заплатишь…
Глаза у тётки были словно наждачная шкурка, и Алану показалось, что этой шкуркой его драят с внутренней стороны кожи.
— Разумеется, заплачу, добрая женщина. Я не богат, но всё-таки… Только вот…
— Меня, кстати, звать тётушка Саумари, — сообщила она. — И чем ты хотел расстроить меня насчёт оплаты?
— Дело в том, что у меня с собой только две дюжины серебряных докко… ну и несколько медяшек. Не знаю, хватит ли этого… К тому же я без понятия, какие в Огхойе цены…
Тётушка Саумари одарила его долгим и, как показалось Алану, сочувственным взглядом.
— Да ладно, не переживай… Авось, не объешь меня, старуху… Да и мальчишка твой по хозяйству сгодится, что верно, то верно. А вот касаемо лечения твоего…
Я ведь редкими травами лечу, в дальних странах собранными, в ночь пепельной луны, под соединением звёзд Арбис, Гуазь и Анаханги…
Алан задумался. Названия звёзд ничего ему не говорили — ни на местном наречии, ни на языке Внутреннего Дома. А ведь, казалось, в совершенстве освоил. Впрочем, какое уж тут совершенство. С орбиты без проблем фиксируется устная речь, выбитые надписи на камнях храмов… а вот как прочесть свитки? Добро бы ещё под открытым небом, тут уж лазерный сканер Флярковского с задачей справится… хотя и то ни шатко ни валко. А вот под многометровыми каменными сводами, в сундуках…
Нейтрино пока что за бороду не поймали и к делу не приспособили… Так что, может, всем известные у тётушки звёзды… всем, кроме сотрудников орбитальной станции «Солярис».
— А кто же ты такая, тётушка Саумари? — произнёс он положенную формулу вежливого интереса, хотя, в общем, и так уже догадывался. — Какого ты рода, чем зарабатываешь на пропитание, как имя твоему почтенному мужу и не менее почтенным детям?
Тётушка фыркнула так, что Алан немедленно ощутил себя первоклассником, позорно написавшим в тетрадке «жыл-был ёжык».
— А то не понял, умный? Ведьма я тутошняя. Больных целю, ветрам велю, сглаз сымаю, порчу насылаю… А род мой тебе без надобности, да и никого уж не осталось, роду-то…
Разбитые губы болели, но всё же сами собой сложились в ухмылку.
— Ведьма, говоришь… Интересно… С ведьмами я в ваших краях покуда не встречался. С волхвами, да, приходилось.
— И как же тебе наши волхвы? — испытующе прищурилась тётушка Саумари. Похоже, вопрос её и впрямь занимал.
— Да разные они, вообще-то… — Алан перевёл дыхание. Всё-таки говорить пока было трудно, при каждом вздохе болела грудь, а ещё казалось, будто чьи-то остренькие коготки царапают ему изнутри горло. — Разные… Мне и хорошие люди попадались, с ними было интересно говорить… обманщиков тоже видал… обычные фокусники… а были и другие — те меня своими ручными духами травить пытались.
Да без толку. Ну сама посуди, что эти самые духи могут против Божией силы?
Против Бога, что мир из ничего создал?
— Из ничего, говоришь? — сочувственно кивнула ведьма. — Да… крепко тебе досталось. Это ж надо выдумать такое… Ладно, отдыхай пока…
И выскользнула из комнаты, лишь циновка шелохнулась.
Впервые с местными магами он встретился ещё в Анорлайе, когда, вопреки совету стражников, всё же остался в городе. Потому что появились интересующиеся.
Сперва их было всего двое — горбатый кузнец Ихиари и его малолетняя дочурка Миугмах. История более чем романтическая, скорее, даже мыльно-оперная. Жена умерла родами, эту самую Миугмах повитухи едва откачали — и с тех пор кузнец и думать не мог о новом браке. Растил дочку. Помогали ему, конечно, четверо сестёр у него, но отдать кровиночку свою на воспитание тётушек Ихиари не согласился.
Сам ребёнка купал, даже какие-то подобия платьев шил самостоятельно — здоровенными, привычными к пудовому молоту пальцами.
Ихиари без слов пустил Алана на постой. И даже честное предупреждение, что не при деньгах, воспринял философски.
— Ну, значит, в кузне пособишь. Заказов много, а от неё, — кивок в сторону шустрой Миугмах, — покуда толку мало. Ни мехи раздуть, ни пруток подать…
Похоже, он и впрямь собирался в будущем приспособить шестилетнюю дочурку к своей профессии.
