— В своём ли ты уме, Святейшество?
— Уж точно в уме не вашем. И бесконечно этим счастлив, — спокойно ответил Кирит.
Когда Кирит короновал Максура, то едва локти не кусал: более неуправляемого и взбалмошного гордеца нарочно не найдёшь. Но сделанного не воротишь, не переиграешь выбор, иначе потеряет силу слово Верховного жреца. Ехидство и высокомерие сквозили в каждом жесте нового императора. Кирит качал головой, понимая, что бестолковый слабый Нагириез был неплохим правителем, он хоть советов слушался. А этот точно наворотит дел. Понять бы, с какого края примется уничтожать империю, ведя её к упадку. Знать бы, успеть подхватить, не позволив разрушить долгий тяжкий труд прежних императоров, заботившихся о благе Мадерека. Как ни был глуп и самодоволен Нагириез, как ни науськивали его аристократы, но не стал идти войной на Сидерим. Ему хватило урока проигранной войны с Рагардом. Хватит ли ума у Максура не соваться к горному хищнику? Тот уже не хорёк, заматерел, возмужал, вошел в полную силу. Как бы то ни было, но Садар — правитель по крови, потомок старинного рода королей Сидерима. А Максур? Выскочка. Его с младых ногтей не приучали любить народ и править государством. Совсем иного поля ягода.
Сидерим, год 2581
К середине весны Рагард предпринял очередную попытку взять штурмом Тадаск. Когда-то крохотная крепость давно перестроилась в каменную неприступную твердыню. Враг был отброшен от границ. Сидериане почти не понесли потерь, надежно защищенные укреплениями Тадаска, чего нельзя сказать о воинах Рагарда, попавших под шквальный обстрел со стен и башен.
— Скажи мне, жрец, ему не надоело? — Садар поднял взгляд от просматриваемых бумаг.
— Кому и что? — живенько поинтересовался Ларминиз.
— Ратимирку. Соваться в Смирнис не надоело?
— Государь, он император, ему ой как хочется вернуть богатейшую из своих провинций. Он же не виноват, что вы не хотите делиться, — едва не рассмеялся жрец.
— А вот мне надоело. Поэтому отправишься в Рагард с посольством.
— Это еще зачем?
— Подписать мирный договор. И, знаешь ли, сын у меня есть.
Жрец округлил глаза, слушая дальнейшие распоряжения Садара.
Рагард, год 2581
Когда Верховный Сидерима достиг столицы северной империи, стояла середина лета. Жрец ехал в одиночестве, сан гарантировал безопасность на любых дорогах. Давно так повелось, что посольство в противостоящую страну состояло лишь из Верховных жрецов, представляющих сторону переговорщика. Даже разбойники не рискнут напасть на служителя Тарида, тем более на "красноплащника". Добравшись, наконец, Ларминиз стрелой пронёсся улицами, стремясь скорей попасть во дворец императора Ратимирка. Жрецу было не до рассматривания улиц и строений: он бывал здесь неоднократно. Мрачное гранитное строение, скорее крепостной замок, а не дворец. Узкие темные коридоры в отсветах масляных светильников, стены завешены оружием и доспехами, галерея портретов прежних императоров. Все просто и знакомо. Если не считать, во сколько обошлось Рагарду воздвигнуть подобную твердыню из самого крепкого камня, да еще и полы красным мрамором выстелить. Всё это мало интересовало Ларминиза, хотя он и покачивал головой на подобное расточительство. Ладно, еще красиво было бы, так нет. Крепость она и есть крепость. Проследовав в сводчатый тронный зал, жрец слегка склонил голову в знак приветствия и приблизился к трону Ратимирка.
— Зачем пожаловал, посланец Сидерима? — стареющий император смотрел устало, отчуждённо. Ларминизу даже показалось, что это не государь стремится вернуть Смирнис, а некие ретивые вассалы, которым Ратимирк уже не может противостоять.
— За миром, государь Рагарда. Достаточно уже войны и крови, — спокойно ответил жрец, присаживаясь на предложенный стул.
— Надоело за десять лет? Экие вы терпеливые. Неужто ваш король решил вернуть мою провинцию? — Ратимирк даже не оживился.
— Не совсем так. Мой король предлагает записать Смирнис приданым Эльгии, вашей внучки, — начал издалека Верховный.
— Вот только просто так подобное не предлагают. У моего сына единственная дочь, других наследников пока нет, но мы в надежде. Если мне не изменяет память, король Садар женат, в гарем же Эльгию я не отдам. Ты зря приехал, жрец, — в тоне правителя появились новые нотки. Ларминиз понял, что задел за живое.
— Вы плохо думаете о моём государе. Взять пятилетнюю малышку в гарем? К тому же Садар упразднил гарем как таковой задолго до вступления в брак с королевой Раникой.
— И что тогда?
— Но у него есть сын. Не кажется ли вам, что они будут хорошей парой?
— Да ты никак совсем сбрендил, жрец?! — Император начал закипать.
— Император, не горячитесь, рассудите здраво. Дворян у вас, конечно, много, но кто из них сравнится по благородству крови с кронпринцем такого государства, как Сидерим? — в кои веки тон Ларминиза перестал быть вкрадчивым, в нём даже послышались открытое давление.
— Ты понимаешь, что предлагаешь мне полную капитуляцию? И это называешь мирным договором?!
— А есть ли у вас выбор? Либо аристократия сожрет, постоянно вынуждая воевать с Садаром, либо Садар устанет окончательно от бесконечных стычек и нанесёт такой удар, после которого Рагард уж не поднимется. И это не угроза, это голос разума. Он предлагает мир. Никто не посмеет сказать и слова, когда узнают, что Смирнис отошел Сидериму приданым вашей единственной на этот момент внучки. У вас ведь нет других детей, кроме наследника, отца Эльгии, — более спокойно продолжил жрец.
Они еще долго спорили, иногда из тронной залы доносились крики. Наступил вечер. Ужинали. Спорили. Ратимирк пытался вытолкать жреца взашей, но тот так ловко уворачивался, что император понял, насколько смешно выглядит.
Сидерим, год 2581
— Ну, здравствуй, маленькая принцесса, — Садар присел на корточки перед девчушкой, рассматривая её и улыбаясь.
— Здравствуй, дяденька-король, — пролепетала девочка, не менее любопытственно глядя на короля. — Так где же мой жених?
— Ух ты, какая скорая. Вон он, за шторой прячется. Стесняется. Ты ж у него первая невеста, — король едва сдержался, чтобы не рассмеяться.
— Вот первая, и хватит. Вторых не будет, — шестилетняя принцесса капризно топнула ножкой.
По настоянию Садара принцесса Эльгия прибыла сразу же, как только император согласился на помолвку. Дамой при ней была младшая сестра жены наследника, достаточно молодая, чтобы быть незамужней. Звали её Лаина. Девица всем видом демонстрировала, как ей неприятен этот вынужденный союз. В отличие от малышки, она прекрасно понимала, что они стали фактически заложниками. И ладно Эльгия, она хоть женой наследника, а что здесь делать ей, Лаине? Даже радушный приём, устроенный королевой Раникой, не смог растопить сердце девушки. Садар лишь головой качал, надеялся, что смирится, привыкнет, а раз так беспокоится о статусе, то князя ей хорошего найдут. А хоть бы и из Смирниса, там выбор большой. Маленькая Эльгия же не задумывалась о вещах подобных и собственную помолвку воспринимала весьма воодушевлённо. Она буквально прикипела к Ранике, а та и рада отвечать взаимностью: сын-то есть, а дочку королеве очень хотелось. Теперь вот появилась. Да шустрая какая. Веселая и дружелюбная. Может, хоть ей удастся немного расшевелить Эрдара, которому милее всех — Азит. Вот днями ночами пропадал бы с воеводой: то на плацу, то в комнате его сидит, читает, а то и вовсе умудряется уснуть в азитовой постели. А что Разящий? Он не протестует, охотно возится с наследником, души не чает в принце. И почему-то это веселит Садара. Благо хоть сам король угомонился, не жаждет никаких завоеваний, из воина превратился в торговца и строителя. Всё рассчитывает, планирует. В работе с утра до ночи, словно и не правитель, а клерк какой особо расторопный и трудолюбивый. Заглядывает часто, но больше не топит в нежности и страсти, хотя и этого хватает, судя по загадочным улыбкам королевы, однако отдаёт предпочтение тому, чтобы обнять Ранику за бёдра, прильнуть щекой к её животу и спать так до утра. В такие ночи королева понимает: совсем устал. И робко охраняет его сон, поглаживая кончиками пальцев непослушные вихры. А теперь вот Эльгия. Тоже радость. И пусть брак политический, но Ранике хотелось надеяться, что девочка вырастет и поймет принца, как сама она когда-то поняла Садара, став тем, кто лечит его душу от тревог. Нежной и преданной женой великого монарха, прекрасно знающей цену, которую приходится платить правителям.
