— Не могу сказать, — честно отвечает Тетрик. — Но было здорово!
— Когда поймешь, что совсем не здорово, и почему так, — назидательно произнесла молодая Наставница, — тогда я пойму, что тебя пора показать народу. Когда они закончат, скажи, чтобы никуда не уходили. Меня приглашает на вечерний пир Элрик, хотелось бы, чтоб вы тоже были. Заодно повеселитесь, лакомств поедите…
— Но это же не только ради лакомств и веселья? — полюбопытствовал Тетрик.
— Конечно, — подумав, ответила Наставница. — Заодно посмотрите на тех, кто правит городом вживую. Надеюсь, сделаете для себя кое-какие выводы…
— А Неккара будет?
— Она такие пирушки терпеть не может, и хочет посидеть с Шарлем, — отвечает Налини. — Я предлагала пойти, но уж если она что решила, ее не переубедишь.
Бывший дворец Дюрандов, конечно, ни в чем не уступает бывшему же дворцу Бонаров (на месте которого, наконец-то, начали возводить Малый Храм Исмины). К нему тоже примыкает множество подсобных помещений и пристроек, вместе образовывавший целый, пусть небольшой, квартал. Его ограждает настоящая крепостная стена с амбразурами, вполне подходящими для небольших пушек (и, наверняка, они там были), да и сам дворец, в роскоши, соперничающий с ратушей, вполне мог стать в этой родовой крепости цитаделью. Когда был уничтожен род прежних здешних хозяев, Атарги создали тут один из главных опорных пунктов. Сюда же отступили остатки Дюрандовых молодчиков. Хотя дворец штурмовал целый полк городского гарнизона, взять его удалось лишь ночью, после тяжелых и кровавых боев, стоивших жизни двум сотням солдат гарнизона и не меньшему числу мятежников.
Потом в особняк въехали злейшие враги его прежних хозяев — то, что осталось от рода Бонаров после гибели обоих сыновей, невестки и внука… Все чаще именно этот дворец называют «дворцом Бонаров»…
Ворота на новых, хорошо смазанных петлях открываются бесшумно. Налини и ее учеников охранники впускают без лишних расспросов: так распорядился старый Элрик, а не узнать лучшую храмовую танцовщицу, известную всему городу, и ее тоже довольно известных учеников, невозможно. Налини, как вдова Раймона Бонара, а в последнее время и помощница Элрика, тут вообще своя. Она даже не произносит обязательное: «Мир дому сему», а просто ласково улыбается охранникам.
К дворцу ведет дорожка, аккуратно замощенная кирпичом и обсаженная кипарисами. Стволы деревьев еще хранят следы осколков и вонзившихся в них арбалетных болтов, но больше ничего о бушевавших здесь боях, не менее яростных, чем на Базарном, не напоминает.
Тетрик вертит головой самым неприличным образом: впервые в жизни довелось побывать во дворце. Теперь он понимает сестру, которая, проникнув в родовой особняк, случайно попадает в сокровищницу. Как рассказал приходивший в келью Наставницы Элрик, девчонка принарядилась, да так, что, когда танцевала на Архивной улице, все смотрели только на нее. Они с Базилем исчезли из города, но не из памяти эрхавенцев: сестра и Бонар-самый младший стронули лавину восстания. Аэлла пихает локтем в бок:
— Ты же не дикарь какой-то, — шепчет, приблизив губы к уху Тетрика, Аэлла. Пахнет жасмином — священным для исминианцев растением. Если он чувствуется до сих пор, перед выступлением надушили Аэллу изрядно… — Ты представитель Великого Храма, так и веди себя соответственно.
— Хорошо, — бормочет Тетрик, уставившись в пол. Спорить с Аэ себе дороже: язычок у нее острый, хорошо, она им не злоупотребляет…
Пожилой слуга отвел их в пиршественный зал, оказавшийся, пожалуй, еще больше, чем в прежнем особняке Бонаров. Но Налини могла и ошибиться: тот был обставлен куда богаче. Что, если разобраться, неудивительно: род понес не только человеческие, но и финансовые потери. Если б не удалось найти уцелевшую сокровищницу Дюрандов, положение Элрика стало бы вовсе незавидным.
На пир пригласили разных людей, начиная от новоиспеченного командира гарнизона, еще недавно капитана, а теперь коннетабля Бретиньи, и кончая Эвальдом Вернэем, который смог тогда пробиться к гарнизону. Благодаря этому Хитта и Шауль так и не получили от Дюрандовых молодчиков помощи, а самих мятежников блокировали и разгромили здесь. Теперь Вернэй — капитан одной из рот гарнизона, успел жениться и скоро станет отцом. А вот старые знакомые — Толкэй и Иллара. Когда «незаконные» рыбаки в одночасье превратились в уважаемых граждан города, Толкэй возглавил новоявленный цех, а его жена Иллара смогла договориться с прежними «законными» рыбаками. Точнее, теми немногими, кому хватило ума не принять сторону Дюранда и Атаргов в открытую, и потому не изгнанными из города. Все — близкие друзья, породненные общим горем и общей бедой. И общей победой, одна на всех.
Младший Леман, Тристан. Был с мужем Налини на «Бекинне», бил по врагам Эрхавена из пушки, а когда корабль пошел ко дну, его подобрали моряки эрхавенского флота. С тех пор он перебрался на сушу, стал лейтенантом городского гарнизона.
За столом сидят и многие другие, знакомые Налини по страшным дням. Они дружно приветствуют вдову любимца города, Раймона Бонара, поднявшись со своих мест. Налини смущается и опускает глаза: несмотря на всеобщую любовь, славу и признание в городе, она по-прежнему с трудом переносит подобные чествования и ужасно смущается, когда ее так приветствуют.
Впрочем, в этот раз на пир приглашены не только друзья. Не вызывает восторгов сидящий рядом с Бонаром-старшим угрюмый широкоплечий мужчина лет тридцати пяти, с аккуратно подстриженной по темесской моде бородкой клинышком. Хищный нос с легкой горбинкой, яркие губы, покрытая редким черным волосом лысина — удивительно, но все это кажется отталкивающим, тревожит. От человека словно бы веет опасностью. Маслянистые черыне глаза неприкрыто рассматривают разносящих блюда служанок.
— Глава тавалленского рода Бертье, Эмерик, — представляет Элрик гостя. — Мой зять.
Мужчина привстает и слегка наклоняет голову. На нем черный, расшитый серебром камзол, из-под которого выглядывает воротник снежно-белой рубахи. Поверх камзола блестит знак принадлежности к Магистрату Таваллена — массивная золотая цепь с крупным медальоном, украшенным изумрудом. На поясе — парадная шпага. Боевого оружия Эмерик не любит, полагая, что мечом и щитом политика должен быть язык. Крупная, ухоженная, но явно привычная и к мечу («И к кнуту» — отчего-то думает Налини) рука ложится на стол, на толстых поблескивают массивные золотые перстни. Отчего-то уроженке далекого Майлапура кажется: по крайней мере в некоторых из них содержится яд, а подсыпать отраву Эмерик наверняка умеет.
