Она взяла обе его руки, медленно положила на его колени.
— Закрой глаза, — шепнула она. — Думай о чём–нибудь приятном.
Мейсте вздрогнул, когда её пальцы прикоснулись к верхней точке «сети». Точка почти сразу стала из тускло–оранжевой тёмно–зелёной. Понять бы, что означают эти цвета. Следующая… следующая… пальцам было горячо, а вскоре стало жарко и ей самой.
Пятая точка, под подбородком. Когда «позеленела» и она, Мейсте заснул. Или впал в оцепенение. Улыбка осталась на его лице.
Сжать все пальцы. Чуть развести, так, чтобы между каждым было расстояние — шириной ещё в один палец. Отвести большой в сторону. Положить так, чтобы большой палец касался верхней точки «сети сновидений»…
Горячо. Горячо ладони. Вот она, «точка грёз». Если знать, как искать, найти легко.
Мейсте вздрогнул, сильно, когда эль–Неренн прикоснулась к «точке грёз». Надавить на неё, резко. Одновременно — сильно надавить или уколоть в среднюю точку «сети сновидений». Всё сказано в книгах — но не сказано, что точки можно видеть.
Мейсте вздрогнул ещё раз, едва не свалился. Замер. Эль–Неренн прижимала ладони к его голове, ощущая, что рукам становится горячо.
Она не сразу осознала, что вокруг что–то изменилось. Сонливость наплывала на неё — усталость, переживания, но не только. Но удавалось не заснуть.
Вспышка. Яркая, зелёная вспышка.
- - -
Эль–Неренн открыла глаза.
Огромная, бескрайняя цветочная поляна. Холмы вокруг, ясное небо. Роса на траве. Она наклонилась, в изумлении прикоснулась к листьям. Мокрые от росы.
Осмотрелась. Та же одежда, в которой она вошла к Мейсте в комнату.
— Где я? — спросила она. Голос прозвучал неожиданно громко. Во сне, надо полагать. Давно уже не было таких ярких, запоминающихся снов. Эль–Неренн засмеялась. Ароматы луга окутывали её, голова кружилась. Ветерок, приятно обдувающий щёку.
Эль–Неренн побежала. Бежать оказалось легко. Очень легко. Словно ветер поддерживал её. Колокольчики и ромашки, мать–и–мачеха, клевер… Все цветы, которые эль–Неренн когда–либо видела, были собраны здесь. Все цвели. Её не удивило такое сочетание — сон есть сон.
Она обежала валун — замшелый, влажный, тёмно–бурый — и чуть не споткнулась о Мейсте.
— Теаренти? — он был удивлён. — Вы… тоже здесь? Вы видите это? — он указал вокруг.
Эль–Неренн кивнула.
— Тебе снится это место, Мейсте?
Он кивнул. Было видно, что он счастлив.
— Я никогда не мог… почти никогда… вот, смотрите, — он указал на валун. Ближе к вершине были нацарапаны четыре буквы «М».
— Что это?
— Это я. Я загадал… если смогу оставить надпись, то вернусь сюда ещё раз. Я вернулся, — он засмеялся. Эль–Неренн ощутила холодок, проползающий по коже. — В пятый раз. Спасибо, теаренти.
— Ты оставлял здесь надписи?! Во сне?
— Попробуйте, — он указал рукой. — Оставьте. Вот, — протянул обломок камня. Эль–Неренн послушалась, нацарапала букву «Т».
— Почему «Т»? — поинтересовался Мейсте.
— Тайна, — подмигнула эль–Неренн. — Расскажу, потом. Здесь есть что–нибудь интересное, Мейсте?
— Много, — он кивнул, протянул руку. — Я покажу. Побежали!
И они побежали.
- - -
Эль–Неренн очнулась — рывком. Так и сидела, прижав ладони к голове Мейсте. Тот спал — спокойно, улыбаясь. Ему было хорошо. Ей самой — тоже.
Эль–Неренн осторожно положила Мейсте на бок, поднялась. Немного затекла правая нога. Сколько они сидят так — час, два?
Нет, всего лишь десять минут. Эль–Неренн не поверила своим глазам, но часы продолжали утверждать — десять минут. Ну, пятнадцать, не важно.
Она ощущала, что энергия переполняет её. Как в ту ночь. Новое «видение» было сильным, запахи и звуки воспринимались ярко, насыщенно. Эль–Неренн тихо рассмеялась…
Ты видел, Грейвен. Я сдержала слово, он не прикоснулся ко мне. Никто не прикоснётся, пока я не отомщу за тебя.
Осторожно взяла с кровати подушку, покрывало. Подложила подушку под голову Мейсте, укрыла его покрывалом. Он не проснулся.
Медленно, прищурившись — в коридоре свет покажется нестерпимо ярким — эль–Неренн выскользнула наружу. Тихо закрыла за собой дверь, нажала до щелчка. Добрых сновидений, Мейсте.
На входе никого по–прежнему не было. Эль–Неренн надела шапочку… спать не хотелось, но не бродить же по дому всю ночь. Три часа до рассвета. Попытаться уснуть — бодрость неправильная, может окончиться так же неожиданно, как возникла.
Плач. Вначале эль–Неренн думала, что ей показалось. Потом… вновь. Где–то на пороге восприятия.
Она медленно скользнула на женскую половину (Тери спит на посту, довольная, всё на свете забыла). Замерла, вслушалась. Вновь показалось — как тогда, во сне, где Аголан…
…Лас–Тесан…
…пряталась в углу зеркального коридора.
Звук стал громче.
Эль–Неренн двигалась, иногда останавливаясь. Двери не заперты, просто закрыты и — спасибо Кесстеру — не скрипят. Вниз, мимо дверей в большую кухню, направо, в подвал — в ту его часть, где хранятся съестные припасы.
У дверей в подвал сидела, прямо на полу, Тимо и тихо плакала.
- - -
— Тимо?
Та вскинулась, чуть не вскрикнула… эль–Неренн прижала ладонь к её губам.
— Тихо, тихо… что случилось, Тимо? Почему ты здесь?
Та обхватила альбиноску, прижалась к ней, продолжая всхлипывать.
— Она сказала… она сказала, что меня отвезут назад. В приют. Я не хочу в приют, Ньер… не хочу–у–у–у…
— Тихо, — эль–Неренн осторожно приподняла девочку, поставила на ноги. Сама присела, держа её за руки. — Кто сказал?
— Она, — шёпотом сообщила девочка. — Во сне. Она сказала, что всё расскажет госпоже, всё… — некоторое время Тимо боролась со слезами, но слёзы победили. Эль–Неренн прижимала её к себе, пока Тимо не успокоилась.
— Кто она такая, Тимо? Что она расскажет? — Тимо смотрела на неё странным взглядом. — Я никому не скажу, — пообещала эль–Неренн. — Слово.
— Что я таскаю печенье… из кладовки.
— А ты таскаешь? — не удержалась эль–Неренн, улыбнулась.
Тимо мрачно кивнула.
— Я ничего больше не брала… ничего–ничего… я никогда не трогала полки, правда… Только то, что в коробке, на полу.
В коробке на полу обычно оставляли обломки, крошки — ничего такого, за что стоило бы наказывать. Правда, Леронн может иметь по этому поводу своё мнение. Мейсте только на памяти эль–Неренн пороли пять раз, по её приказу — то за разбитое стекло, то за треснувшую тарелку. У бедняги на заду, видимо, уже мозоль.
— Не слушай её, Тимо. Не бойся её. Скажи, что сама признаешься госпоже. Вот и всё. Она тебя не тронет.
