11. Луг и море
Переодевшись, эль–Неренн — вполне сознательно — отхлебнула ещё глоток «эликсира». Из новой бутылочки — и ещё три оставалось в кладовке. Пусть пока там и стоят. Не стану выливать в раковину.
Мейсте, почти совсем успокоившийся, появился из коридора, ведущего на мужскую половину, едва только эль–Неренн прошла мимо спящей на посту Тери.
Молча протянул руку. Как и полагалось. Они поднялись по узкой лестнице (у входа никто не дежурил) и бесшумно подошли к третьей справа комнате. Мейсте впустил её первой.
Мейсте, оказывается, собирает статуэтки из дерева. Или вырезает сам? В комнате ощущался некий беспорядок — или всё было разложено так, что только владелец комнаты знал, где что находится.
Пахло свежим деревом. Похоже, он действительно вырезает их сам.
— Ты сам этому научился? — эль–Неренн осторожно взяла одну статуэтку. Деревянную копию одного из «глиняных солдат», что украшали каминную полку северной гостиной.
— Дед научил, — Мейсте был испуган, это ощущалось, но страх понемногу проходил. — Я не могу работать с глиной. Негде. Очень хочу попробовать.
— Дед?
— Кесстер, — Мейсте опустил голову. — Кесстер из Мелайне.
Привратник. Он же электрик, он же сантехник… Точно… есть сходство, есть. Странно, что никто не сказал, что Кесстер и Мейсте состоят в родстве. Даже всезнающая Тери.
Он вынул из–под кровати свёрток. Видно, что обращался с картинами бережно — каждую завернул отдельно, ничего не поцарапал, не повредил. Эль–Неренн осмотрела и кивком велела спрятать обратно.
— Тебе приказывали незаметно взять картину, а потом возвращали её копию. Правильно?
— Да, теаренти, — Мейсте явно не знал, куда ему деться в собственной комнате. — Я поздно понял. Мне сказали, что возвращают оригинал. Что никто ничего не узнает.
— Почему ты согласился?
— Ваза, — Мейсте уселся, прямо на пол. — Я разбил две вазы. Очень дорогие, на чердаке. Я не нарочно! Я думал, никто не узнает. Никто не видел, я всё выбросил. Но она сказала, что всё знает. Что расскажет госпоже.
— Как ты передаёшь им картины?
— Парк, теаренти. Южная часть парка. Я прихожу туда, они разговаривают со мной через ограду. Говорят, где оставить. Не знаю, как забирают.
— А охрана?
— Они знают, когда охраны нет рядом.
— Тебе звонят? — ни разу не видела, чтобы Мейсте говорил по телефону.
— Да, теаренти. Вот, — он протянул ей телефон. Достал из–под подушки. Как далеко всё зашло….
Эль–Неренн осмотрела трубку, не снимая перчаток. «Слепая», без опознавательных знаков, телефонная карта — узнать, кто выдал, невозможно. Не обращаясь в полицию.
— Мне отсекут руку, теаренти, — Мейсте опустил голову. — Деда выгонят, с позором. Я не знаю, что делать.
— Госпожа знает, что кто–то крадёт у неё картины, — эль–Неренн выпрямилась. — Чем дольше ты ждёшь, Мейсте, тем хуже себе делаешь. Тебе нужно поговорить с госпожой. Самому всё рассказать.
Мейсте побледнел, как полотно.
— Я… я не смогу, теаренти. Я… — он сжал правый локоть пальцами левой руки, словно палач уже подходил к нему с топором.
Эль–Неренн присела перед ним.
— Сможешь. Тебе нужно было подойти к ней сразу. В первый же раз.
Мейсте помотал головой.
— Вазы очень дорогие, теаренти. Меня сразу бы выгнали. Я не хочу домой. Не хочу возвращаться в свинарник.
Эль–Неренн усмехнулась.
— Домой не хочешь? А на каторгу?
Мейсте умолк, спрятал лицо в ладонях.
— Тебе сказали, что как только ты откажешься помогать, госпоже сразу же скажут про вазы?
Парень кивнул.
— Мейсте, чем они это докажут? Ты же сказал, что выбросил обломки.
Мейсте поднял голову. Изумление отразилось на его лице.
— Где ты держишь свои вещи?
— Здесь, — он обвёл рукой всё вокруг себя. — И в кладовке. В сундучке. Там…
Он вновь замолк. Похоже, до него начало доходить.
— Это должен быть кто–то из домашних, — эль–Неренн взяла его за руку. — Если у тебя нет обломков вазы — ничего не доказать. У тебя в комнате есть тайники?
— Нет, теаренти.
— Откуда ты знаешь?
— Дед сказал, — Мейсте сообщил, отчего–то шёпотом. — Он сказал, что знает все комнаты, в которых есть тайники. Он тридцать лет здесь работает.
— Обыщи комнату, — посоветовала эль–Неренн. — Ты говоришь, что должен был передать картины сегодня. Такое уже было — чтобы она не приходила?
— Было, — парень кивнул.
— Она должна будет позвонить?
Ещё один кивок.
— Что будет, если ты сломаешь телефон? Случайно сломаешь?
— Мне… мне дадут новый. Я уже терял его, теаренти.
— Когда и как тебе дадут новый?
— Когда поеду в город. На выходных.
— Отлично, — эль–Неренн взяла телефон, бросила на пол и с силой наступила на него. Вынула из кучки осколков почти не пострадавшую телефонную карту, спрятала в карман.
Мейсте был бледен, как полотно.
— Мейсте, я не могу ничего обещать. Если будешь делать всё так, как я скажу, может быть, я помогу тебе выпутаться. Но если ты хоть что–то утаишь, хоть раз не послушаешься, я сама расскажу госпоже. В тот же день. Понимаешь? Я не буду соучастницей.
Мейсте кивнул.
— Я всё расскажу, теаренти.
— Ньер. Не обращайся «теаренти». Теарин Леронн будет очень недовольна.
Он рассмеялся. Безнадёжность начала покидать его лицо.
— Я всё расскажу, Ньер.
— Завтра, Мейсте. В парке. Утром, после завтрака. Ты сможешь вернуть на место то, что взял — незаметно?
— Конечно, Ньер, — самообладание возвращалось к нему на глазах. Он встал. — Спасибо.
— У нас с тобой свидание, верно? — эль–Неренн сняла шапочку. — Я могу уйти, если хочешь.
— Нет, — он ответил почти сразу. — Не уходи… те.
- - -
Стало понятно, для чего ивовый коврик. Мейсте уселся на него. Эль–Неренн поправила волосы, выключила свет в комнате — остался только ночник, тускло тлеющий у дальней стены. Села напротив, улыбаясь.
«Взгляд в глаза». Самое простое… то, с чего начинают все.
Когда глаза немного привыкли к сумраку, она увидела. Ту самую сеть точек — на лице, на шее Мейсте. Подняла голову… где–то возле его макушки виднелось большое тускло–красное «пятно».
«Сеть сновидений». То, что она видит — пять точек на его правой щеке. Мейсте медленно, неуверенно протянул руку, прикоснулся к её правой щеке. Эль–Неренн прижала свою ладонь поверх его. Замедлила дыхание. Точки — пятнышки — что она видела на Мейсте, разгорались ярче.
