– Наполовину.
– Лис!
– Да? – тот как раз в это мгновение потягивался, разминая успевшие затечь мышцы.Он тоже выглядел спокоен и умиротворен.
– Останавливай караван… Хотя, мы и так стоим, – оглядевшись вокруг, он цокнул с долей запоздалого недовольства. – Ладно, в общем, пусть все остается так как есть… Пока.
– Шатер ставить не будем? – спросил Лис,уточняя приказ.
– Мы возле самого города, – начал Евсей, а затем, вспомнив, хлопнул себя по лбу.
– Мы же не собирались в него заходить!
– Вот именно, – Атен бросил на брата хмурый осуждающий взгляд. Он полагал, что было бы лучше не говорить об этом. Особенно сейчас. – Лис, шатер будет в самый раз, – повернулся он к другому из своих помощников. – Переночуем под куполом…
Только выстави усиленный дозор. Мало ли что. И вот еще. Надо будет перегрузить все в другую повозку. Свободного места хватает… – не сдержавшись, он зевнул.
Едва беспокойство ушло, караванщиком начал овладевать сон. В этом не было ничего удивительного. Атен даже привык к тому, что чрезмерная душевная активность в нем всегда сменяется стремлением к покою.
– Конечно, не хотелось бы тратится на новую повозку, но мы богатый караван и можем себе это позволить. Так что, беспокоиться не о чем… – он потер один глаз рукой, другим глянул на помощника. Его мысли текли медленно, не торопясь: "Пока мы дойдем до следующего города, пройдет еще много времени. Так что… Спешить некуда".
Кивнув, соглашаясь как со словами старого друга, так и с его прочитанными по выражению лица мыслями, Лис ушел исполнять его приказ.
– Я тоже, пожалуй, пойду… – пробормотал Евсей. Летописец даже в этом происшествии с повозкой был готов увидеть недобрую руку горожанина. Ну вот не доверял он чужаку, и все тут! А когда не доверяешь – стремишься не упускать из вида.
Атен тоже не долго стоял на месте. Оглядываясь вокруг, он заметил дочь, шедшую куда-то. Ее плечи поникли, голова была опущена на грудь, движения же нервозно неровны. Караванщик тотчас вспомнил недавний разговор с Мати, тот, о несчастьях, которые, как казалось малышке, она притягивала к каравану. И от былого состояния покоя и полудремы не осталось и следа. Сердце пронзила острая боль, словно по нему полоснули лезвием кинжала. А что если дочь решит, будто все случилось из-за нее, и, не зная о незначительности произошедшего, увидев в нем знак беды, бросится на поиски смерти, стремясь таким по-детски отчаянным и по-взрослому безрассудным образом избавить от превратностей судьбы всех остальных?
– Мати! – спрыгнув с места возницы прямо в снег, он ударил ногу, однако, не обращая внимания на боль, даже, казалось, радуясь ей, телесной, не душевной, бросился к дочери.
Та не откликнулась, не остановилась, просто потому, что не слышала ничего, за исключением тех беззвучных слов, которые вновь и вновь повторяли ее потрескавшиеся шевелившиеся губы. Движения девушки казались неосознанными, и, в то же время, были быстры и целеустремленны, так что караванщик догнал ее только возле их повозки.
– Дочка! – он коснулся ее плеча, стремясь привлечь внимание, та же резко отшатнулась, словно от удара, повернулась, взглянула на отца… У нее никогда прежде не было такого взгляда – разозленного до глубины души и, в то же время, потерянного, беспомощного. Так смотрит в глаза охотников загнанный в ловушку хищный зверь, прежде чем броситься на их копья и ножи в последнем отчаянном бое не за жизнь, а за смерть – ту, которую выбирал он сам.
– Что? – сквозь стиснутые зубы процедила та.
– Успокойся, дочка! Ничего страшного не случилось. Это всего лишь старая повозка развалилась, только и всего. Подумаешь, велика потеря! Ее давно нужно было заменить, да ты сама знаешь, кому хочется тратиться, когда можно еще погодить… – он говорил быстро, боясь, что, стоит ему остановиться хотя бы на мгновение, как Мати, перестав его слушать, отвернется, уйдет…
– Отец… – та попыталась остановить его, далекая в этот миг от мыслей и забот о какой-то там повозке. Но, право же, легче было остановить ветер.
– Милая, все будет в порядке. Мы обойдем стороной этот город. А там… Там вокруг нас будут лишь владения госпожи Айи, в которых тебе ничто не угрожает…
Она отрешенно глядела куда-то в сторону.
– Милая…
Девушка нервно дернула плечами:
– Да оставьте вы все, наконец, меня в покое! – вскричала она, заламывая руки. – Я ничего не знаю! Я ничего не хочу! Потому что вы… Вы все… – не договорив, она отвернулась в сторону.
– Да объясни хоть что-нибудь! – он не понимал, что с ней случилось. Почему? И, главное, с чего вдруг? Право же, на этот раз он был так острожен и предупредителен в разговоре с ней, как только мог!
– Объяснить?! Объяснить?! – ее губы дрожали от слепой ярости, из глаз же поудержимыми потоками текли слезы.
– Право же, я не хотел… – растерянно пробормотал Атен.
– Тогда вот, – она швырнула ему свиток, который, как он только теперь заметил, с силой сжимали ее пальцы, не заботясь о том, что они могут повредить тонкую и ранимую бумагу, – почитай! А остальное пусть Шамаш тебе объяснит! Когда вернется.
Если вернется. Если захочет вернуться и объяснить! Ведь он бог! Повелитель!
Хозяин! А мы все… – не договорив, она махнула рукой и, забравшись в повозку, резко задернула за собой полог.
Атен скорее инстинктивно, чем осознанно поднял свиток со снежного полога, развернул. Взгляд, брошенный в свиток, ничего не объяснил, лишь приподнял от удивления бровь.
Он узнал почерк Евсея, по первым же словам понял, какую из написанных братом легенд он держит в руках. Конечно, это была не самая светлая история, однако…
Однако ведь все кошмары, описанные в ней, принадлежали не реальному миру, а краю сна, будучи как и он бесплотными и блеклыми.
– Не понимаю! – сорвалось с его губ. Право же, он никак не мог взять в толк, отчего Мати так расстроилась и рассердилась. Впрочем… Какая разница? Может быть, ей просто приснился сон. Сон и еще один сон… Два сна…
И тут…
До слуха хозяина каравана вновь донесся какой-то шум, похожий на удар. Снежные покрова всколыхнулись, пустыня застонала, словно от боли или предчувствия беды.
– Это еще что такое? – пробормотал Атен, оглядевшись по сторонам. – Вал! – крикнул он, подзывая к себе дозорного.
– Я сейчас узнаю! – тот уже был готов поскакать назад, в ту сторону, откуда донесся чуждый пустыни звук, но быстрее был другой всадник, уже приближавшийся к хозяину каравана.
Это был Лис.
– Атен! Несчастье!
– Говори! – глаза Атена сощурились, устремленный на Лиса взгляд вновь стал внимателен, голос зазвучал властно и резко, как порыв ветра. – Что?
