– Велеса не трогай! – рявкнул волхв Остромысл. – Огневается – не такие еще беды нашлет!
Собрали старейшин. Обман был налицо – угренский оборотень не взял невесту, которую ему вручили, и не отдал Ярко свою сестру, которую обещал. Никаких надежд на помощь с Угры, которую обеспечивали бы эти союзы, не оставалось. Зато казалось весьма вероятным, что княгиню Семиславу похититель не вернет. А Хвалис? А что ему Хвалис? Хоть убей его, хоть в холопы возьми – Лютомеру же лучше, одним соперником меньше. У Доброслава чесались руки зарубить угрян, чтобы дать какой-то выход своей ярости, и удерживало его только то соображение, что этим он окажет ненавистному оборотню большую услугу.
Решили взять половину войска и ехать вдогонку. Воеводы отправились поднимать людей. Еще оставалась надежда настичь беглецов до того, как они попадут на Угру, – и уж теперь Доброслав был полон решимости не дать уйти живым никому из этого подлого племени, кроме разве женщин.
Ярко собрался первым. Выступить намеревались на заре следующего дня, но ему хотелось сидеть на пристани с ночи – так рвалось сердце вслед за похищенной невестой.
Но еще под вечер, когда сборы были в разгаре, на воеводский двор явился Благовец, один из воевод воронежского князя Будогостя.
– Здравствуй, княже! – говорил он, проходя во двор, где Святомер наблюдал за сборами дружины. – Смотрю, готов выступать! Ну, спасибо тебе! Поклон тебе от князя Будогостя, тестя твоего. Уж он ждет тебя с войском, не дождется, все готово, тебя одного и дожидаемся. Что, завтра и выступаем? Или еще кого надо обождать?
– Выступаю-то я выступаю, да только в другую сторону! – с досадой ответил Святомер. – С Угрой у меня нелады. Жену увезли, Будогостевну.
– Семушку! – Воевода Благовец, хорошо знавший дочь своего князя, вытаращил глаза. – Это кто ж осмелился?
Однако когда ему изложили все обстоятельства дела, он не согласился с тем, что поход на хазар надо откладывать.
– Ты как хочешь, Святомер, а Перун такого не позволит! – Благовец покачал головой. – Провели вас, конечно, обидно, но своя дева при себе осталась, чужих еще найдете. В поход идем – даст Перун милости, красных девок табунами будем гонять. А Будогостевна, может, еще и воротится.
– Может! Тебе хорошо говорить! Моя ведь жена, не твоя!
– Жена женой, а слово нарушать – это не по-княжески! – Благовец сурово сдвинул брови. – Князь Будогость бьется, кровь проливает, князь Воемир бьется! Войска собраны, копья изострены, луки напряжены, кони оседланы! И все твою жену одну будут дожидаться? Нет, Святомер, твоя воля, но если слово нарушишь, не будет тебе от князей ни веры, ни дружбы, ни прощения! Гудияр! Хоть ты свое слово скажи, воевода ты или не воевода?
– А жена моя как же?
– Ты без нее и воевать уже не можешь? Кто в поход собрался – ты или жена? Вот разобьем хазар – пойдешь за женой. И другие тебе князья тогда помогут. Не съедят же ее там. Такую женщину не обидят – волхва все-таки, княжеская дочь. Поживет на Угре немного, от нее не убудет.
– А бесчестье мое? – мрачно спросил Святомер. – Позволить, чтобы она там с оборотнем этим жила? А мне потом здесь оборотневых щенков качать?
– Чтобы тебе щенков не качать, она сама позаботится, ее учить не надо. А вот если перед князьями слово нарушишь, бесчестье тебе посильнее того будет. Кто свое слово не держит, тот пропащий человек и князем быть не достоин!
Вятичские воеводы молчали. Благовец был прав – не пойти в поход, нарушить ряд с другими князьями, не прикрыть от набега свою же собственную землю было невозможно. Возвращение похищенной княгини могло и подождать. Отправить Благовца назад одного означало поссориться и с воронежским, и с донским, и с полянским князем, а этого Святомер не мог себе позволить. Даже Доброслав, бледный, как березовая кора, молчал, не смея спорить.
Войска продолжали собираться, еще не зная толком, куда пойдут – на восход или на закат.
На заре Святомер вышел во двор и окинул небо взглядом, надеясь, что боги пошлют ему знак. Можно спросить волхвов – но что бы они ни сказали, идти на хазар надо.
С вышины раздался трубный крик. Святомер вскинул голову.
Из-за зеленых вершин леса вылетела белая лебедь и неспешно приближалась к городу, как живое белое облако на розовато-голубом рассветном небе. Подлетая, она сделала круг над луговиной, словно приветствуя Воротынец.
Святомер снял шапку. От громадного облегчения он даже ослабел, захотелось сесть прямо наземь, на глазах выступили слезы. На сердце стало легко, память о недавних сложностях и обидах растаяла, все тревоги показались смешными. Подумаешь, обманул! Главное – она вернулась. Живая, здоровая, раз летает, и вовремя. В самом главном угренский оборотень сдержал слово, а значит, наказание за прочие обманы может и подождать.
– Пойдем на хазар! – объявил дружине повеселевший Святомер. – Слово дали – надо держать, а не то всех вятичей ославят. А ты, сыне, не грусти! – Он ободряюще похлопал по плечу осунувшегося Ярко. – Из похода вернемся – пойдем на Угру, за твоей невестой. Будем сватать, а добром не отдадут – силой возьмем. Никуда она от нас не денется.
Ярко молчал. Он не мог спорить со старшим в роду, но хорошо понимал – до зимы еще очень долго и случиться может всякое. Особенно когда впереди ждет далекий и трудный хазарский поход…
Молинка вскрикнула во сне и дернулась; Лютава мгновенно проснулась, приподнялась, вцепилась в плечо сестры, быстрым взглядом окидывая темноту.
В воздухе реяло облако золотых искр.
– Вот он ты, негодник! – Лютава мигом вскочила, схватила сулицу, предусмотрительно положенную рядом на пол, и ловко метнула ее прямо в облако.
В истобке раздался короткий вскрик, облако искр, как живое, уклонилось от короткого копья, вытянулось и метнулось к окну. Заслонка оказалась отодвинута – а ведь с вечера ее закрывали и еще укладывали на косяке траву полынь и дедовник: все то, что служит оберегом от Летучего Змея.
Лютава мигом подобрала с пола сулицу и кинулась в погоню, рыча от ярости. Но огненное облако уже выскользнуло через окошко, в избе стало темно.
– Ох! – раздался с лежанки голос Любовиды. – Приходил опять, горе наше? Ушел? А меня такой сон сморил – хоть в било бей над ухом. Потом тебя услышала – проснулась. Доченька, ты как?
Лютава перевела дух и снова вздохнула в досаде, опираясь на сулицу. Вот уже третью ночь подряд она ночевала не на Острове, а в Ратиславле, в избе Любовиды. После возвращения из земли вятичей прошло уже с полмесяца, но Молинка так и не повеселела. Первые три дня после отъезда, пока над ней висел наведенный облик Гордяны, она провела как в полусне и плохо понимала, где находится и что с ней. Но вот чары растаяли, морок рассеялся, она пришла в себя и осознала, что случилось: она обручилась с княжичем Ярко, но брат и сестра все-таки увезли ее от жениха, увезли силой и обманом, чтобы вернуть домой.
