При столь запутанном положении дел Чернава не спешила расстаться с младшей дочерью – последней, что у нее осталась. Не так уж разумно отдавать ее одному из соперников в борьбе за угренский стол. А вдруг победит Хвалис или кто-то другой из братьев, а Лютомер погибнет – что тогда станет с Гордяной? Уж лучше дождаться, пока он хотя бы вернется в род и по обычаю займет свое место отцова наследника.
Но было и еще кое-что. Угренский оборотень увез с собой не племянницу и не дочь, а молодую жену Святомера. И как знать, захочет ли он ее вернуть мужу? Если с ним не будет невесты, решение оставить себе Семиславау придет к нему легче. Молинку Ярогневу, может быть, еще и отдадут зимой, здесь не все потеряно. Да если и не отдадут – девок на свете много, и потеря угренской княжны – не слишком высокая цена за избавление Чернавы от молодой соперницы…
Наступил четвертый день после отъезда угрян. С утра Ярко явился в святилище не один, а привел с собой Святомера. Парню хотелось, чтобы князь сам увидел, что происходит с угренской невестой.
Однако, войдя в избушку, никакой Молинки они там не обнаружили. На лавке под окном сидела Гордяна и смотрела по сторонам удивленным, но осмысленным взглядом.
– Боже Перуне! – Князь в изумлении хлопнул себя по бедрам и застыл на пороге, не давая Ярко пройти. – Ты откуда, голубка? Сбежала? Или жених назад прислал? С кем? Что стряслось? Жена моя где?
Гордяна по привычке встала и почтительно поклонилась, но на лице ее по-прежнему отражалось недоумение.
– Не знаю, батюшка, – пробормотала она, безотчетно проводя рукой по лицу. – Не знаю! Откуда мне возвращаться, если я никуда не ездила?
– Как – не ездила? – Святомеру показалось, что он сошел с ума. – А мне все приснилось, что ли?
Он обернулся и пропустил в избу Ярко, чтобы тот тоже посмотрел.
– Мне что – приснилось, будто мы девку за угренского Люта Вершиславича отдали? – в недоумении обратился князь к племяннику. – Три дня как отпустили с ним – а вот она сидит, красавица. Ма-ать! – во весь голос закричал он, призывая Чернаву. – Мать, где ты? Разъясни, что творится, морок меня морочит или что?
Ярко тем временем тоже вошел и в еще большем изумлении уставился на родную сестру.
– Ярко, братец! – Недоумевающая и встревоженная Гордяна подошла к нему и взяла за руку. – Что такое-то? Куда я ехать должна была? Я из дома все последнее время ни ногой! Какое замуж, куда отпустить? Какой Лют Вершиславич? Тот, что здесь был, за сестрами приезжал?
– Но ты же… – бормотал потрясенный Ярко и оглядывал пустую избу. – А она где?
– Кто? Матушка?
– М… Молинка! Невеста моя…
Гордяна села снова на лавку, сжала голову руками и застонала. Она не понимала совершенно ничего. Она помнила недавние события – приезд брата Доброслава с двумя дочерьми угренского князя, помнила, как эти две девушки жили здесь с ними, в этой самой избе. Потом была Купала… Потом мать вроде бы сказала ей, что ее решили выдать за Люта угренского, и даже провели обряды, отделяющие ее от рода и чуров…
А потом наступало что-то странное. Память тонула в омуте густого тумана, из которого временами выплывали отрывочные видения. Она находилась здесь, дома. Время будто остановилось, обещанный отъезд все никак не наступал, да она о нем и не помнила. И брат Ярко вроде приходил к ней, обнимал, спрашивал о чем-то… Но чего он хотел – Гордяна не понимала.
И вот теперь он удивлен, что она дома! Думает, что ее увез оборотень? Но он же приходил и видел ее здесь!
– Вот, полюбуйся! – Святомер снова шагнул через порог, теперь уже в сопровождении Чернавы. – Скажи, мать, кто тут с ума сошел? Что это за морок? Мы же деву Люту угренскому в жены отдали? Из дома проводили? А откуда она тут опять у тебя сидит? Или блазень блазнится? И угренская-то девка где?
– Ох, батюшка! – Чернава покачала головой. – Не морок тебя морочит и не блазень блазнится… теперь. Раньше морочили нас. Обманул нас всех оборотень, чаровными клюками одолел. Сестру свою он с собой увез, а мою дочку нам оставил. Глаза отвел, и мы на месте Гордяны Молинку видели, думали, что с нами осталась, а Молинку настоящую сами ему в лодью посадили – думали, Гордяну замуж отдаем. А теперь три дня прошло, чары рассеялись, морок спал. Вот так вот! – Волхва развела руками.
– Ее увезли! – вскрикнул Ярко и вцепился в волосы. – Увезли! А я-то…
– Вот ведь леший! – ошарашенно вымолвил Святомер, пока еще более изумленный, чем разгневанный.
Новость быстро разнеслась по Воротынцу и воинскому стану. Доброслав не помнил себя от гнева.
– Он нас обманул! Клятву нарушил! – кричал старший княжич, уже не думая о сдержанности. – Отец! Прикажи мне его догнать! Три дня прошло, еще успеем! Нельзя позволить – он нас, как щенков… Обманул! Сестру обещал свою нам отдать – увез! На Гордяне обещал жениться – обманул! Побрезговал! Две клятвы нарушил! Так и что ему третью нарушить – не вернет он нам Семиславу!
В голосе старшего сына звучали не только гнев и возмущение, но и боль, однако Святомер настолько встревожился, что ему было не до ревнивых подозрений. В самом деле – если Лютомер обманул их с сестрой и невестой, что ему стоит обмануть и с Семиславой? Хорошо зная, чего стоит его жена, Святомер не сомневался, что и сам оборотень от такой не отказался бы.
Как нарочно, в это время кто-то случайно нашел в березняке обрывки белого льна, в которых без труда опознали остатки сорочки увезенной княгини. На лоскутах потрясенный Святомер обнаружил следы крови. Неизвестно, какие именно картины он рисовал себе в это время, но лицо его, обычно добродушное, стало сейчас таким жестким и страшным, что даже собственные домочадцы в испуге попятились. Привычное дерганье глаза внушало жуть.
– Да подожди еще три дня, может, вернется! – утешали его сродники и воеводы. – Ведь сын-то Вершинин еще у нас! Заложников-то и мы имеем! Срок еще не прошел – может, приедет княгиня! Прилетит лебедь белая!
– Да что ему этот холопкин сын! – продолжал бушевать Доброслав. – Он от него избавиться только рад будет! Думаете, не знает, кто его выдал? Не догадался, при его-то хитрости? Да он одной шапкой двух зайцев накрыть хочет – и от холопкиного сына избавиться, и жену молодую взять! Едем за ними, батюшка! Нас по всем землям ославят, осмеют, что мы себя так провести дали! Хоть он оборотень и сын хоть Велеса, хоть лешего лысого!
– Велеса не трогай! – рявкнул волхв Остромысл. – Огневается – не такие еще беды нашлет!
Собрали старейшин. Обман был налицо – угренский оборотень не взял невесту, которую ему вручили, и не отдал Ярко свою сестру, которую обещал. Никаких надежд на помощь с Угры, которую обеспечивали бы эти союзы, не оставалось. Зато казалось весьма вероятным, что княгиню Семиславу похититель не вернет. А Хвалис? А что ему Хвалис? Хоть убей его, хоть в холопы возьми – Лютомеру же лучше, одним соперником меньше. У Доброслава чесались руки зарубить угрян, чтобы дать какой-то выход своей ярости, и удерживало его только то соображение, что этим он окажет ненавистному оборотню большую услугу.
