Люди на берегу хватались за животики, внимая разнузданной обличительнице. Никто не верил в то, что на поле супружеской брани Хрольф настолько плох, но до упаду смеялись все, кто находился на безопасном расстоянии от мужа Фриггиты.
Олькша, понимавший в бабьем крике в разы меньше прочих, и то лыбился от уха до уха. Он не преминул подобраться к Волькше, хлопнуть по плечу и многозначительно подмигнуть. Дескать, что, братка, хочешь чтобы и тебя вот так же из походов встречали?
Волкан нахмурился и отвернулся.
Когда Хрольф шагнул с драккара на мостки, Фриггита уже дошла до исступления. Она перегородила шеппарю дорогу и требовала немедленных ответов на вопросы, которые, якобы, задала мужу еще до его отплытия. Племянник Неистового Эрланда молча отступал по причалу вглубь озера. Оказавшись на дальнем краю мостков он остановился, тяжело вздохнул и… столкнул Фриггиту в воду.
То ли она растерялась от неожиданности, то ли вовсе не умела плавать, но, оказавшись в озере, жена Хрольфа начала тонуть. Не обращая внимания на ее мольбы о пощаде и милости, шеппарь вернулся к драккару и потребовал копье.
– А может не надо, Хрольф? – спросил Эгиль, подавая ему грозное оружие.
Ответа не последовало.
Так же неторопливо племянник Неистового Эрланда вернулся туда, где барахталась в воде его жена. Все вокруг затаили дыхание. Хрольф поиграл копьем, ища на нем сподручное место. От ужаса Фриггита даже перестала кричать. Она то погружалась в воду, то с трудом выкарабкивалась на поверхности. Покачав головой, шеппарь раздосадовано плюнул и протянул жене тупой конец копья. Но он не стал вытаскивать ее на мостки, а потянул к берегу.
Едва ноги Фриггиты коснулись каменистого дна, как она уже открыла рот, чтобы возобновить свой крик. Но Хрольф сдавил пальцами ее щеки, так что ее рот стал похож на разинутый утиный клюв, и рявкнул:
– Зашей свою пасть кожаными шнурками! Заколоти ее дубовой пробкой, женщина! Ибо твой муж теперь самый удачливый из ныне здравствующих шёрёвернов! Моя добыча не уместилась даже на четырех кораблях! Так что я больше не желаю слушать твои поганые речи! Ты поняла меня, женщина? А если ты ослушаешься, я сложу в лодку все твои пожитки, посажу туда тебя и твоих детей и прикажу своей руси оттолкать вас на середину Мэларена. Ты меня поняла?
От сырости платья, от ужаса, от возмущения, от неожиданности, от стыда и отчего-то еще Фриггиту ознобило. Она стучала зубами, икала и часто-часто хлопала мокрыми ресницами.
– Иди в дом, женщина, – приказал Хрольф: – и пусть к вечеру будет готово столько еды для меня, моих людей и дорогих гостей с Окселёзюнде, чтобы наши животы лопнули от натуги, и все равно мы не смогли бы съесть ее всю!
Когда Хрольф вернулся к своим кораблям, манскап встретил его приветственными криками, в которых не было и тени насмешки, а лишь гордость за своего шеппаря и одобрение его деяния.
Добычу начали делить только через три дня после возвращения на Бирку.
Двое суток шёрёверны беспробудно объедались и пьянствовали. Фриггита в точности исполнила волю мужа, и под тяжестью приготовленной снеди у стола подламывались ножки. Рудоплавам пришлось отложить свое отплытие на время пира. Хотя они и были в основном гётами, но набить пузо мясом и пивом любили не меньше свеев, фалийцев, фламандцев и турпилингов из Хрольфова манскапа. Рыжий Лют от варягов не отставал, а в части жестоких шуток и зубоскальства над упившимися товарищами, так и вовсе не знал равных. От его выходок ухахатывалось все застолье.
И только Волькша поскрипывал зубами и хмурил брови. Если бы не здравицы, славословившие его вперемешку с Ольгом и шеппарем, он и вовсе улизнул бы из-за стола. Но Година завсегда приучал своих сыновей к благочинию, а покидать трапезу прежде главы дома, по словам Волькшиного отца, было вопиющим невежеством.
Хрольф с манскапом гулял, а Бирка клокотала слухами, как разваренная каша. Даже старики не могли вспомнить, чтобы из набега шёрёверны возвращались с такой баснословной добычей. На каждого из людей бывшего потрошителя сумьских засек приходилось по четыре пленника и немереная куча всякого добра. Поговаривали еще и о сундуках с серебром, которые племянник Неистового Эрланда привез на Громе, но в глаза их никто не видел.
Впервые за все время, пока сын бондэ был принужден судьбой жить среди мореходов, к его дому потянулись своенравные шеппари и заносчивые ратари. Они приносили к его столу пива или вина, желали ему прожить сто лет, а после полушепотом уславливались о «важном разговоре». Гастинг с трудом мог остановить глаза на госте. Лицо у него при этом случалось суровое и мудрое. Он выпячивал сомкнутые губы, беззвучно шевелил ими, точно пережевывая что-то передними зубами, после чего важно изрекал:
– Bra! Vi ska talla efterеt. Bra?[177]
После чего Хрольф жестом приглашал викинга за свой стол. Тот присаживался и начинал в меру своей хитрости выяснять, в чем потаенная причина Хрольфовой удачи.
Как бы ни был гость изворотлив в речах, но за столом бывшего потрошителя сумьских засек он слышал только одно: Каменный Кулак. И варяг принимался яростно скрести в затылке: меньше месяц тому назад с Адельсёна пришли слухи, что никакого Steinknytnдve не существует, а Большой Рун сам ударился головой о камень, после чего и уподобился немощному младенцу. И поскольку это было суждением ни кого-нибудь, а самого синеуса Ларса, то все немедленно с ними согласились. Даже те, кто что видел тот приснопамятный удар собственными глазами. А ныне, люди Хрольфа вещали о том, что два десятка гребцов одолели целый город, и все это только благодаря пресловутому Каменному Кулаку! Головы шеппарей начинали трещать не столько от вина и пива, сколько он потуг разобраться в том, где же спрятана истина. Что правдивее: слова Уппландского ярла или небывалая добыча Хрольфа, привезенная аж на четырех кораблях, куда она поместилась лишь частично, о чем в один голос горланили его люди? Такая Удача просто так не приходит. Было о чем призадуматься вожакам шёрёвернов. Но таким размышлениям лучше придаваться на трезвую голову.
Третий день прошел у Хрольфа в тяжкой головной немочи, которая, однако, не помешала ему завершить сделку с купцами из Окселёзунде. Те, наконец, смогли забрать своих фольков: всех плененных мужчин и половину женщин, а шеппарь получил семьдесят две сотни крон серебром за людей и пять сотен за ладьи.
Однако не обошлось без прискорбных недоразумений. Один из рудоплавов положил глаз на Эрну и уже собирался затащить ее обратно на кнорр, как одну из десяти купленных невольниц. Но ругийка дала такой отпор, что Окселёзундцы опешили. Они потребовали у Хрольфа, чтобы он обуздал фольку и отдал им ее в путах. Тот кликнул своих людей, но они остановились как прибитые, едва сквозь дурман похмелья до них дошло, о какой полонянке идет речь.
