— Как там наш йер, не сильно расстроился?
— Да пошел он к Темному на …! — со злостью выдал парень. — Я, пока его ждал, чуть взаправду не утонул, воды по самые уши нахлебался! И видел бы ты, как его перекосило, когда он понял, что ничего ему не обломится!
— Ну спас же он тебя все-таки, — гнусно хихикая, напомнил горец. — А вода себе дырочку найдет, не переживай.
— Слушай, умник, вот шел бы сам с ним и бултыхался!
— А кто сказал, что я лицом не вышел, сразу в сговоре с ворами заподозрят, э? — напомнил ЭрТар, как раз занимавшийся сведением щетины при помощи кинжала. Отсутствие мыла и зеркала его ничуть не смущало, на уже оголенной левой щеке не было ни царапины. — Зато ты у нас плюха добродушная, деревенская…
— Что?!
— Ладно-ладно, городская!
Ругаться с горцем Джай не стал. Он просто кинул в него мокрыми скомканными подштанниками и попал в ухо. Тот издал негодующий вопль, а когда увидел, чем именно его оприходовали, замахнулся кинжалом и с боевым кличем кинулся на оскорбителя. Обережник ловко провел подсечку, пустив горца кувырком по земле, что навредило тому не больше, чем кошке. Через пару секунд он снова был на ногах, но Джай уже успел подобрать увесистый сук, и противники закружили по поляне, делая короткие выпады. Бедный Тишш, не понимая, дерутся они или дурачатся, с жалобным мявом скакал рядом, с надеждой заглядывая в глаза.
Жрец, словно не замечая царившей вокруг него суматохи, подпоясывал мантию. Рукавов у нее не было, поэтому рубашку Фимия пришлось бросить: она была из слишком приметной, клетчатой ткани. Толстячок-йер был чуть ли не на голову ниже Брента, но высокие сапоги жреца сглаживали разницу, штанов из-под подола не торчало.
Брент наклонился за лежащей на траве плетью. Этот момент он оттягивал до последнего. Конечно, можно просто засунуть ее за пояс, но тогда йеры сразу опознают в нем самозванца.
Жрец вздохнул, покрепче сжал кулак, вытянул руку вперед и воззвал.
Парни все-таки дурачились. Иначе не остановились бы как вкопанные, когда ожившая плеть отчаянно заплескалась перед лицом Брента, лупя по невидимому щиту. Длилось это недолго, какую-то минуту, потом она то ли выдохлась, то ли сменила тактику и обвисла.
Мужчина не шелохнулся. Даже когда в повисшей над поляной тишине раздалось мерзкое, влажное чмоканье.
— Э-э-э-э… тебе не больно? — осторожно поинтересовался ЭрТар, так и не дождавшись дикого, приходящего вместе с осознанием, вопля.
Жрец задумчиво поглядел на торчащие сквозь руку шипы. Кулак щетинился ими, как разбойничий кистень, темные капли крови собирались в дорожки и стекали по рукояти.
— Больно, — согласился он. — Но не настолько.
Парни переглянулись, взглядами вопрошая друг друга: что надо сделать с человеком, чтобы ТАКОЕ показалось ему мелочью?!
Брент снова сосредоточился на плети. Ременная вязь пошла волнами, иглы начали втягиваться обратно. Кровотечение резко усилилось. Невозможно плеснуть в костер водой — и не обжечься паром. Но если терпеливо лить ее и лить, то пламя в конце концов отступит, угли почернеют, размоются, и на выжженной земле вырастет трава…
Когда плеть снова зашевелилась — на сей раз спокойно, сыто, покладисто, — жрец перевел дыхание и опустил руку. Сила Привратницы вытеснила Иггрову. Сам хлыст, бывший лишь оболочкой, ничуть не изменился.
Победителем Брент себя не чувствовал. Скорее мародером, который поставил себе цель выжить любой ценой.
Текущая по пальцам кровь раздражала, мешала держать осклизлую рукоять, пачкала мантию. Боль… о ней жрец вспомнил только после вопроса горца. Она давно уже стала такой же частью его существа, как стук сердца или дыхание — не замечаешь, пока не прервутся. Он отвык заботиться о теле, забыл, что оно существует не только ради чужой забавы или выполнения приказа без оглядки на раны и смерть.
А ведь действительно больно, чтоб вас всех!
Брент «поблагодарил» растерянных парней сердитым, не понятым ими взглядом и, отложив плеть, шагнул к путанице кустов на краю поляны.
Джаю показалось, что среди листвы затаилась змея, высунувшаяся навстречу протянутым рукам жреца. Тоненькая, гибкая, бирюзовая, возбужденно трепещущая синими плавничками… то есть листиками. Обережник сообразил, что это всего лишь побег камалейника. Он потыкался Бренту в ладони, словно обнюхивая, нашарил одну из ран и, к вящему ужасу парней, начал в нее вбуравливаться.
Несмотря на жуткое со стороны зрелище, жрец расслабил плечи и полуприкрыл глаза, словно ему делали легкий приятный массаж. Побег вышел с другой стороны и тут же деловито нырнул в соседнюю дырку. Кровь капала все реже и реже, пока совсем не остановилась. Когда раненая кисть оказалась полностью оплетена и прошита лозой, побег пополз дальше, к обожженным запястьям. Что происходило там, парни уже не видели — все затянуло колышущейся листвой.
Спустя несколько минут Брент осторожно вытянул руки из камалейниковой муфты. Вместе с ними оттуда высыпалась пригоршня сухих ошметков листьев и пыли.
— Сойдет, — как ни в чем ни бывало заключил жрец, одергивая рукава. От сквозных ран и начавших гноиться ожогов остались только синеватые пятна на коже. Более того, ее не коснулся ни один из усеивающих стебли шипов.
— Не то слово, — ошеломленно пробормотал ЭрТар. — Да йеры тебе в подметки не годятся!
— Смотря в чем. — Мужчина не разделял его энтузиазма. — Они уже три столетия совершенствуют использование Потока в боевых целях…
— Чего?
— Ну Иггровой силы, по-вашему. — Брент с отвращением поглядел на укрощенную плеть. — Жрецам же вообще запрещено это делать. К тому же в отсутствие Привратницы у нас не было доступа к Потоку, приходилось обучать «побеги» на словах. Новых членов Ордена, — пояснил жрец, предваряя очередной вопрос. — Что из них выйдет, становится ясно только после церемонии Слияния: «листья» и «стебли» — рядовые жрецы двух рангов, «корни» — хранители знания.
— А ты кто?
— «Шип». Защитник.
— Кто б сомневался, — пробормотал Джай. — И много вас было? Ну раньше, при Тваребо… то есть без Иггра?
— Судя по летописям, не больше сотни на все нынешнее Царствие. Лоза всегда была малоизвестным, закрытым орденом, который существовал независимо от властей и очередной религии. Мы не проповедовали и не вмешивались в людские дела. Мне все равно, во что вы верите и кому молитесь, лишь бы…
— Очередной?! — изумленно перебил обережник.
— Конечно. Пятьсот лет назад люди верили в сотворившую мир богиню, тысячу — в Трех Братьев. — Брент повернулся к ЭрТару. — А горцы вон и при Иггре умудряются почитать своих мелких божков.
— И тем не менее покупают ирны, как миленькие, — ехидно добавил обережник.
