— Хорошо, если только сегодня. Очень она сердилась, что после полуночи. Как будто выпей он до полуночи, она сердилась бы меньше. Жалко, конечно, если они пропустят представление Общества Рыболюбов.
— Все говорят об этом представлении, — заинтересовался генерал. — Что они такое задумали? Спрашивал — не признаются.
— В том-то и сюрприз. Намекают, поучительная история из жизни рыбаков и рыб с музыкой, танцами и грандиозным факельным шествием.
— Звучит заманчиво.
— Я обязательно пойду. Мне нужно где-то черпать вдохновение для своих произведений.
— Ты вообще любитель всяких зрелищ, — хмыкнул минотавр.
— Уж кто бы говорил, — пробормотал Фафетус. В его голосе слышалось неприкрытое восхищение. — Меня таксидермисты позвали на консультацию, так что твое произведение я рассмотрел вблизи. Знатное зрелище. Полагаю, клиент никогда в жизни так не удивлялся, как незадолго до смерти.
— И пора это серьезно обсудить, — заметил маркиз.
— Я готов, — согласился Такангор. — А где мои коктейли?
— Уже несу, — откликнулся Фафетус из-за стойки. — Оцени! Я превзошел сам себя.
Когда он расставил на столе батарею сосудов и стаканов, стало ясно, что бармен превзошел не только себя самого, но и всех своих великих предшественников, сколько их ни упомянуто в самом полном справочнике барменов, бульбяксеров и виночерпиев «Где же кружка». Сегодня «Расторопные телеги» как никогда походили на храм утоления и возлияния, по меткому выражению Мардамона.
С интересом выслушав отчет о последних исторических изысканиях своих друзей, минотавр согласился, что здесь есть что изыскивать и дальше. На тактично сформулированный вопрос, не замечал ли он каких-либо секретов у своей великолепной родительницы и не скажет ли, откуда и когда она пришла в Малые Пегасики, бодро ответил, что о секретах Мунемеи ему ничего неизвестно, как, впрочем, и обо всем прочем. Маменька о себе вообще не рассказывает, и лично он считает большим достижением, что знает ее имя. Кто-то называет это скрытностью, он склонен считать сдержанностью. О корабле с континента Корх со свойственной ему рассудительностью высказался, что это очень даже вполне может быть, потому что откуда-то же минотавры в Малых Пегасиках появились, и они действительно отличаются статью и размерами от ламархийских соплеменников, взять хотя бы его грандиозную маменьку, чьи рога постоянно наносят большой ущерб стенам и сводам лабиринта. Он рекомендует задать пару вопросов по этому поводу даме Цице, но не рекомендует рассчитывать на ответ, потому что рыцарственная дама уже не раз продемонстрировала свою выдающуюся немногословность, которую он, как непосредственный командир, всецело одобряет. Будь все его воины такими, не было бы надобности вводить военную цензуру.
Она немногословная женщина. Но свои немногие слова
она использует постоянно
Фрэнк Кэйз
Правда, в отличие от друзей, Такангор не видел прямой связи между тайной своего происхождения и нападением гухурунды, хотя само по себе наличие семейных тайн не отрицал. Но сразу предупредил, что бюджетом и семейными тайнами традиционно заведовала маменька, а он в основном занимался ремонтом лабиринта, зелеными насаждениями и охраной территории. Так что рассказать может совсем немного. В частности, об отце готов поведать сагу о фамильном боевом топорике, Весеннем Припеве и полочке в кладовой. Что касается других деталей биографии, то исследователям сочувствует и даже где-то разделяет их интерес, но помочь ничем не может.
— Я папеньку помню плохо, потому что не помню совсем. Его не стало еще до моего рождения. А маменька воспевают его эпически, без исторических подробностей — откуда пришел, куда пошел.
— А как же тогда? — удивился генерал.
—В ее эпосе, — не без восхищения заметил Такангор, — преобладают наречия, а не глаголы: величественно, благородно, непоколебимо.
— А даты? Хронология?
— Тут она внезапно прибегает к поэзии. «В ту зиму снег был особенно прекрасен — снежинки падали огромные, пушистые и такие же белые, как пух птыс-птыса»…
— Кто такой птыс-птыс? — заинтересовался Фафут.
— Вот! Видите?! — воскликнул Такангор. — Какие уж тут даты?
— С датами как раз большая сложность, — сказал главный казначей, шевеля губами. Кому что, а куре просо, как не раз говаривал про него доблестный Галармон. Если Гизонга не был занят тем, что считал, значит, он что-то подсчитывал. А уж если не то и не другое, то прикидывал в приблизительных цифрах. И вот он прикинул, и то, что получилось, его слегка обескуражило.
— Что странного в датах? — рассеянно спросил Такангор, берясь за новый кувшинчик.
— Боюсь показаться неделикатным, — осторожно начал маркиз, совсем некстати припоминая, как выглядели после разборок с разгневанным минотавром Ловец Душ и лорд Малакбел Кровавый. Ему вовсе не хотелось собирать по всему Виззлу отдельные части самого себя. — Но если ваш благородный папенька ушел из вашей жизни до вашего, как вы только что сами упомянули, рождения, то как же тогда быть с вашими младшими братьями и сестрами?
Такангор пожал плечами. Для него в вопросе, как высказался по сходному поводу Лилипупс, не было скрыто никакого вопроса, а только простой непонятный прочим ответ.
— Это дедушкины, — безмятежно пояснил он и поискал глазами по столу в поисках полного сосуда. Таковых не обнаружилось, и он загрустил.
— Понятно, дедушкины и бабушкины, — вступил в беседу бесхитростный Фафут, который всегда полагал, что мир устроен крайне просто, нужно только сообразить, с какого края подобраться. — А они, кстати, кто?
— Кто — они?
— Дедушки и бабушки.
— У нас только один всего дедушка. Большой любитель Весеннего Припева.
— А бабушка?
— Нет, бабушек отродясь не было, — внес ясность Такангор.
— Как так — не было? — изумился Фафут. — Вообще, что ли, не было?
— Нет, а зачем?
Фафетус принес новую порцию горячительных напитков и налил бурмасингеру полный стакан чистейшей бульбяксы с таким сочувствием, будто погладил его по голове.
— За счет заведения, — сказал он ободряюще.
Бурмасингер выпил, но не ободрился, а опечалился. Ему подумалось, что он уже староват для своей должности, требующей чрезвычайной резвости ума. Может, стоит выйти в отставку и поселиться в Кассарии. Генерал Галармон хочет открыть аптеку, а он чем хуже. Тоже возьмет и откроет аптеку или галантерейную лавочку, станет продавать амазонкам метательные бусы и розовое масло, а по вечерам ходить к Гописсе — пить рялямсу с пончиками, беседовать о политике, женщинах и вздыхать о старых добрых временах. Жена с тещей и сестрой наверняка бросят его, когда узнают, что он лишился такого значительного места, и он останется один как перст на всем белом свете. Этот план показался ему настолько прекрасным, что он опечалился еще сильнее от того, что его нельзя было привести в исполнение сию минуту.
