А оказалось, никто ни перед кем не в ответе. Русы, хоть и изрядно помятые и побитые, куда-то расползлись. Тетка с мужичонкой — тоже. Садко оскорбил своим поведением князя, тот в ответ ему фингал под глаз нарисовал. Сампса и Мика — так какой с них спрос? Сегодня они в Новгороде, а завтра уже ушли по своим делам. Убитых, вроде бы не видать. Покалеченных — тоже. Зато народ развлекся перед рабочим днем. Или — вместо рабочего дня. Все в норме.
Когда все стали расходиться, то Садко первым делом пошел сказать спасибо своим защитникам.
Сампса ответил: «Завсегда, пожалуйста», пожал руку и отправился в дальний путь к крепости Савонлинна. Не испытывал он добрых чувств к слэйвинам, а, тем более, к русам. Такая вот особенность суомского характера богатыря.
— Да, ладно, чего уж там!» — смутился Мика. — Ты бы к нам в Сельгу как-нибудь зашел, да сыграл на своем диковинном инструменте. Наслышан я, что таковой у тебя имеется.
— Откуда? — теперь черед удивляться пришел Садку.
— Слухом Земля полнится, — пожал плечами богатырь-землепашец. — За такое искусство не грех и кулаками помахать.
— Я постараюсь, — приложил руку к сердцу музыкант. — В любом случае, в долгу не останусь.
Так и вышло позднее[107].
А Сенька-Зараза сам подошел и протянул руку для рукопожатия.
— Я в долгу перед тобой, брат, — сказал он. — Не поверишь, до сих пор стыд гложет за ту «кулачку».
— И чего? Сюда за этим и пришел? — искренне удивился Садко.
— Размечтался, — засмеялся Сенька. — Еще не знаменитость, а возомнил о себе невесть что.
— Да какая я знаменитость? — устыдился своего вопроса музыкант.
— Вот и я говорю — никакая, — продолжал улыбаться ладожец. — Но обязательно будешь. Поверь мне, брат.
Сенька оказался прав, как в воду глядел. Если раньше Садко был известен в узких кругах, то теперь о нем знали все: как же — человек, поймавший в Новгороде не одну, а целых три Рыбы Золото-перо. Музыка — конечно, хорошо, но вот прикладное дело, рыбацкое — это совсем круто. На берег Тарьеца стали приходить целые ватаги рыбаков. Они объединялись по непонятному принципу, слэйвины с чудью, ливы с водью, суоми со всеми и прочесывали маленькую речушку вдоль и поперек своими бреднями. Жители ближайших к Тарьецу домов, в том числе и Омельфа Тимофеевна, критиковали промысловиков, как могли. Кто — крепким словцом, а кто и крепким поленом. Без толку, жаждущих «спымать» Рыбу Золото-перо не убавлялось.
— Надо переждать, — пытался успокоить хозяйку Садко. — Скоро они бросят свое занятие, начнут совещаться. Где собираются вместе больше двух рыбаков — там по-щучьему веленью образуется брага в изрядном количестве. Где хмельного пития вдосталь, а народ — самый разный по роду-племени, там дело кончается дракой. Передерутся все к чертям собачьим, да и по домам разбредутся.
Так и вышло. После массовых драк народу у Тарьеца стало меньше. Не потому, конечно, что перебили всех, а потому, что на Ильмень рыбачить ходить романтичнее. Забросил сетку, а сам на берег снасти чинить и обеды варить, беседовать за жизнь и прочие прелести рыбацкой жизни получать. Свобода! Пес ней с этой Рыбой Золото-перо, Садку, не иначе, сам водяной помогал.
Когда жаждущих поймать удачу за хвост стало меньше, к Тарьецу вышли чигане. Кто-то у них, не иначе барон, придумал выловить волшебную рыбу на медведя, посадили бедного мишку посреди реки и приказали тому лапами махать. Это дело просто так оставлять было нельзя. Не потому, что косолапого рыбака жалко, а потому, что публика эта чиганская живет лишь воровством. Если воровать нечего, то им и жить незачем, они хиреют и угасают на глазах своего чиганского воровского бога.
Жужа, охраняющий двор, с ног сбился, бросаясь то в один угол, то в противоположный. Там обязательно отыскивался если не взрослый чиган, то чиганенок обязательно, нацеленный на ближайший сарай, а то и на дом. Садко вскипел мигом, выбежал к чумазым «рыбакам» и попросил их очистить территорию. Просил он это кулаками и ногами. Ему огрызались какими-то плетками, ржавыми ножами и проклятьями. Какие-то сморщенные бабки плевались и шипели страшные заклинания, он их за юбки выбрасывал к медведю. Дети путались под ногами и пытались за них уцепиться. Садко отряхивался от них, как кот, перешедший вброд лужу. Взрослые бросались всем скопом, норовя выбить подручными средствами глаз, но так всем скопом и разлетались по окрестностям. В довершение всего он сломал все барабаны и бубны, какие смог найти.
И тут чиган не стало. Они растворились где-то, то ли в ручье, то ли в необъятных новгородских землях. Вместе с ними растворилось все движимое и недвижимое их имущество, даже переломанные музыкальные инструменты. Только медведь остался, который с кряхтеньем выбрался из ручья с налимом в зубах, сделал взволнованному до крайней степени Жуже ручкой и ушел по направлению Большого Земляного вала.
На этом большая рыбалка на берегу Тарьеца закончилась. Только людская молва сохранила воспоминания о закладе, о поимке трех Рыб Золото-перо, да о великолепном побоище с чиганским бароном, которое почему-то началось на Присутственном месте, а закончилось у церкви Ильи на «Славне».
Однако эта история нашла неожиданное продолжение.
Суть заклада Садко была одна: освободиться от пресса со стороны Ярицслэйва, чтоб можно было жить дальше, как прежде, и чтоб никто не мешал ему в этом. О том, чтобы получить в свое владение три лавки с товаром, музыкант даже не думал. Подумаешь, спор выиграл. Купцы спьяну похорохорились, а теперь за свой достаток костьми лягут — не отдадут. Не войной же идти на них. К Олафу тоже обращаться как-то неловко. Про Ярицслэйва — и говорить нечего.
Неожиданно к нему явилась целая делегация, состоящая из торговых людей. Все они знали Омельфу Тимофеевну, помнили ее покойного мужа, стало быть, могли разговаривать прямо и честно, насколько это позволяла, конечно, их купеческая этика.
Предлагали они ни много, ни мало, а вступить Садку в право собственности имуществом, добытым в праведном споре, заключенном при свидетелях. Бери лавки — и что хочешь с ними делай. Хочешь — торгуй, а не хочешь — продай. Вот, кстати, и покупатели на них уже имеются, хорошие деньги предлагают не только в артигах, но и в серебряных гривнах. Никто из купцов не сомневался, что музыкант выберет этот вариант.
Садко удивился, конечно, такому обороту, но решение у него созрело моментально, хотя для пущей важности он попросил время на раздумье.
Акулы торговли никогда не заинтересованы в коллегах, потому что они в самом широком понимании — конкуренты, не более того. Три подставившихся под заклад купца, конечно, кореша, но бизнес есть то, что можно съесть. В данном случае этих незадачливых спорщиков. Кто такой Садко? Всего лишь гость, на гуслях своих лабает, рыбу на заказ ловит. Да еще и драться лезет. Куда ему с торговлей управиться! Поэтому выгода в покупке трех лавок — самая прямая, причем за минимальную цену.
