больнице возле моего бездыханного тела… Вы знакомы с работами Моуди? Так вот, сюда я перенесся незнамо как, а последним, что я видел, был мой собственный полутруп, который санитары выносили из дверей подъезда. Возможно, прихватило сердце под утро.
— Но… ваше тело здесь?
— Я сам не могу понять в чём дело. Быть может, во мне присутствует избыток того, что вы называете "живой". Как и, например, в Тинче, который два раза погибал в одном и том же горящем доме, один раз как Тинч, другой раз как Таргрек. Тем не менее, здесь вы могли наблюдать Таргрека так же как наблюдаете Тинча… Опираясь на точку зрения материалистической логики нашего мира здесь делать нечего. Мы будем пытаться понять Незнаемое исходя лишь из своего повседневного опыта. Принять! — пусть и не понимая — вот моя точка зрения.
Своими расспросами он невольно затронул тему, на которую я в последнее время старался не думать. Как там моя Мика?.. Микаэла… моя верная англичаночка, с которой мы каждую весну обычно путешествовали в Йорк… и которой и наши, и тамошние врачи поставили страшный для нас обоих диагноз, а я всё никак не мог уговорить её съездить в оздоровительный центр на Маленковской, где, как рассказывали знакомые, есть целители, что чудесными методами йоги излечивают бесплодие… Чьё бездыханное тело я видел на носилках в то утро? Моё? С чего бы это? Чьё-то ещё? Тоже мало утешает…
Ко мне совсем недавно подходил Тинч и сказал, что с ним творится давно не бывалое — он скучает по отцу. "Это как тогда, десять лет назад. Только тогда на войне был он, сейчас — я… Знаешь, Леонтий, солдат, по-моему, на войне о войне старается думать поменьше, а всё больше — о доме, о родных и близких людях, о той жизни, что осталась позади… Ты как считаешь?"
И что я мог ему ответить?
— Представляете, я только сейчас вспомнил номер дома, где находится школа, в которой учился мой сын! Мой старший… он, сейчас, наверное, совсем большой. У вас есть дети?
— Нет.
— Тогда вам меня не понять.
— Взаимно.
Но он не понял моей иронии и продолжал:
— Вы меня разочаровали… Вы меня разочаровываете на каждом шагу. У меня в Мэне осталась семья, у Шона в Алабаме — вообще целый клан… У Джуниора мать…
— Так вы из Мэна? Если получится вернуться — передавайте привет Стивену Кингу.
— Вы знакомы?
— Обменялись письмами. Кстати, спросите его мнение обо всём этом. Там, где чего-то не поймёт учёный — способен понять писатель…
— Завидуете ему? Ведь вы тоже, кажется, писатель…
— Отнюдь.
И я процитировал:
— "Зависть питает гончар к гончару, к плотнику плотник, к нищему нищий. Певцу же певец соревнует усердно" [20].
— Хм. Над этим стоит подумать. Ваше?
— Это Гесиод.
— Он из какого мира?
— Из Древней Греции.
— О!.. Знаете, я всё не могу понять, почему вы так агрессивно относитесь к Кротосу. Ведь он тоже, кажется, оттуда?
Я смолчал. Мне не хотелось вести этот разговор. Что, мне прямо сейчас следует прочитать ему лекцию о тиранах и диктаторах всех времён и народов? Лекцию, которую он вряд ли сумеет понять?
Его глаза сделались тёмными и глубокими:
— Он… не без помощи наших советников, конечно… Здесь он сумел выстроить логичное и целесообразное общество. Чиновничьи посты в нём занимают тельхины, зато вся остальная деятельность — целиком в руках туземцев. Им даны определённые права, они имеют право (правда, под естественным контролем) заниматься науками и искусствами, для них созданы рабочие места, снесены к чертям собачьим старые одноэтажные хибары. Вокруг прямые новые проспекты, многоэтажные дома…
— Ну да, ну да, — откликнулся я. — То есть, инсулы? Иными словами, древнеримские развалюхи для проживания бедноты? Да-да… "При нём началось большое строительство"…
— Называйте как хотите… Дворцы Славы, Красоты, Культуры, новые храмы…
— А чем так плохи были старые?
— ?
— Ну, а музеи?
— Что "музеи"?
— Музеи-то хоть оставили?
— А зачем они? Страна устремилась в будущее!
— Вашими устами говорит Кротос.
— Вы иронизируете, а ведь, в действительности, тельхины во главе с Кротосом внесли во всё порядок. Это история. История, в которой будет записано о пришествии из-за моря мужественных и гордых воителей…
— Была такая переделка известной песни в моём детстве: "С чего сочиняется родина", — прервал я его. — Вы так симпатизируете диктатору и узурпатору трона… Может быть, в вас пробуждается и желание его поцеловать?
Он смолк, но ненадолго.
— Можно ещё вопрос? — сказал он, как мне показалось, с оттенком смущения в голосе. — Ведь я… и мы — нашими глазами и ушами видит и слышит Кротос, не так ли? Вам не страшно?
— Не-а… А что Кротос? Подумаешь, живая мифология. Ну, бессмертен… Ну, несколько тыщ дураков под началом. Ну, как всякий диктатор, несомненно трус и лелеет свои тёмные комплексы. Ну, сам и приведёт себя к надлежащему концу…
— Вы, конечно, не имели в виду, что кто-то из нас его реально поцелует…
— Всё может быть… Знаете, дорогой Зак. Вот вы убеждаете меня в необходимости режима Кротоса, а сами при этом раздумываете. О чём? Да о том, что хорошо бы перевезти свою семью из штата Мэн в страну Таро, где проживает мирный спокойный народ, где у каждого хозяина в доме два подвала — один для еды и один для вина, где каждый без опасения и тревог помышляет о будущем, где королева порой манкирует своими обязанностями, чтобы лишний раз полюбоваться цветущим садом. Где были бы полностью востребованы ваши услуги и никто бы не спросил за старое. Где, в общем, вся обстановка напоминает Югославию начала 80-х…
— А… Тогда как Албанией, в таком случае, вы склонны считать…
Я не успел ответить, потому что:
— Уху-у!.. Уху-ху-у!.. — донеслось из чащи.
— Боже, что это? — спросил Зак.
— Вы МЕНЯ спрашиваете?
— Уху-ху-ху-ууу! — надрывался неведомый голос.
— Это сова, — пояснил я. — Неясыть. Вечереет, знаете ли… Неясыть любит подлететь поближе и крикнуть прямо в ухо. Птицам тоже присуще чувство юмора.
— Э-хе-е-е! — и мрачная головастая тень опустилась на толстую ветку перед нами.
— Сова, говорите? — с дрожью произнес мой собеседник.
И он был прав в своем испуге.
У совы… у нее, вместо двух обычных желтых глаз на лицевом щитке был всего один, посередине. И глаз этот моргнул, и глаз этот был человеческий.
— Угу-гу-у!.. — восторженно прокричало существо, взмахнуло широкими крыльями и… умчалось в чащу леса.
В этот момент кусты перед нами зашуршали и на дорогу ступили две фигуры, и остановились у нас на дороге. Пальцы Зака потянулись к автомату…
— Тихо! — остановил
