ты настоящий сын своего отца! Даже не представляешь, насколько ты на него похож. Ты ведь наверняка хочешь поговорить о письмах. Ждёшь, что я признаюсь в подделке, в том, что заставил твоего отца написать это угрозами тебе и твоим братьям с сёстрами?
Аристократ бросил короткий затравленный взгляд в сторону Войтеха. Пусть и не точно, но красный священник сумел прочитать ход его мыслей. Он действительно надеялся, что письма были не тем, чем казались — свидетельством измены его отца.
— Понимаешь, — Войтех обошёл Аристократа и сел на кресло, на котором до того находился связанный Геометр, — твоя лояльность князю, этому бандиту и убийце, зиждется на том, что тебе рассказывали с детства. Но всё это, все твои идеалы и убеждения — ложь. Кроме одного идеала — абсолютной преданности своему отцу и ненависти к Радигосту, будь трижды проклято его имя. Расскажи мне о своём роде?
— Полагаю, тебе и так всё известно, — зло, но и с некоторой заинтересованностью ответил Аристократ.
— Действительно, но я хотел бы услышать, что известно тебе.
— Мой род ведёт своё начало от дружинника Святовира, защищавшего Кривень от вторжения чудищ из тоннелей мертвецов. За это княжеский род пожертвовал ему земли и титул.
— Когда жил Святомир?
— Семь столетий назад.
Войтех опять улыбнулся.
— А сейчас я расскажу, как всё было на самом деле. Твой род основал твой дед, Ратибор из Подолья, была некогда в Кривени такая подземная деревня. Он был сорвиголовой и разбойником, грабил торговцев и тем жил. За свои преступления он был заочно приговорён к смерти. За ним долгое время охотились, он сумел перебраться в Глубню и там прятался в тоннелях мертвецов. Когда началось восстание против ордена красных, он примкнул к бунтовщикам, проявил недюжинные способности в убийстве красных священником и их служек, сумел расположить к себе Пересвета из Раскольни, ещё одного безжалостного бандита и убийцу, который, выбившись в лидеры повстанцев и одержав победу в войне, назначил сам себя верховным князем, уничтожил теократию и поработил всё Славославье, установив своё тираническое правление. Он даровал твоему деду Кривень, позволив тому самому сочинить историю своего рода. Так что твой Святовир — лишь плод воображения Ратибора, не более. Но рассказать я тебе хотел не об этом. Среди благороднейших господ, сделавшихся князьями, зародился забавный обычай: они брали послушниц ордена красных, хранивших свою невинность ради достижения полного единения с Первопламенем, в жёны. Ну то есть просто силой их увозили к себе и насиловали, пока те не беременели и рожали им наследника. Так на свет и появился твой отец, мой племянник Драгомир, — произнеся это, Войслав замолчал и внимательно посмотрел на Аристократа.
Тот молчал, стараясь держать себя в руках. Он прекрасно помнил, как пытаясь зарезать Войслав сам скорчился от боли и валялся на земле, чуть не вопя. Поэтому какую бы наглую ложь не рассказывал этот подлец, нужно держать себя в руках и ждать нужного момента.
— Теперь ты понимаешь, — продолжил Войслав, не дождавшись реакции от Аристократа или наоборот, получив то, чего он хотел, — почему я затратил столько сил на то, чтобы убедить твоего отца. И затрачу столько же, чтобы убедить тебя.
Он опять сделал паузу, дожидаясь, что скажет Аристократ, потом мягко улыбнулся.
— Послушай, Храбр, я надеялся, что мы с тобой поговорим, а ты всё время молчишь. Я же вижу, что ты не веришь ни единому слову, но всё сказанное мной — чистая правда.
— Правда? — усмехнулся Аристократ. — Я, выходит, ваш внучатый племянник? Странно, с учётом того, что вы выглядите как ровесник моего отца.
— Наконец-то ты спросил хоть о чём-то, хотя это и безделица. Как и обещал, расскажу тебе правду. Мне сто тринадцать лет. Я был сыном последнего красного первосвященника, который правил теократией Славославья. Последний, кто сохранил верность идеалам прошлого, последний, кто не предал и не предаст истинную веру до последнего своего вздоха. А выгляжу я так благодаря магии крови. Мои адепты жертвуют своими жизнями ради моей. Делают это они почти добровольно.
— Почти добровольно?
— Скажем так, я умею быть убедительным, когда этого требует ситуация.
— Опять колдовство? Или запугивание? — робкая надежда забрезжила в душе Аристократа, а вдруг его отец не предатель, вдруг его принудили предать? — Моего отца вы также убедили?
— Ну что ты, я бы никогда не стал подавлять волю близких мне людей. Особенно после того, как Пересвет со своим сынком Радигостом погубили любовь всей моей жизни, — Войтех помрачнел, с отпечатком глубокой тоски и незаживающей раны на лице он посмотрел на Аристократа. — Ты мой последний кровный родственник, Храбр. Наш род почти прервался. Ты думаешь, Радигост просто так вырезал всю твою семью? Он рисковал, ведь казнь всей семьи даже сохранившие ему лояльность младшие князья не могли одобрить. Но он казнил всех, оставив лишь тебя и лишь потому, что Истислав предал твоего отца.
Аристократ скривил лицо, посмотрел на валявшийся на полу нож. Нужно рискнуть и будь что будет.
— Подожди, — с отеческой мягкостью произнёс Войтех, — не хватайся за нож, а выслушай. Я не виню Истислава. Если бы не он, то казнили бы и тебя. Он ведь и, правда, считал твоего отца своим другом, рисковал всем ради спасения твоей жизни. Хотел бы я, чтобы на моей стороне были такие люди. Но предательство есть предательство, пусть и из лучших побуждений. Позволь рассказать тебе, что в действительности произошло в прошлую войну. Ты же прочитал всю переписку, успел познакомиться со взглядами своего отца на нашу религию. Он единственный, кто правильно понял мои поучения. Под конец своей жизни он перестал быть искрой, превратился в настоящий костёр Первопламени. Но вся правда в том, что бунт начался с него. Это он сеял смуту в головах младших князей, это он плёл интриги против Радигоста. Да, он обещал мне восстановить теократию, но, думаю, осознав свою роль в истории, осознав себя богом, Драгомир не стал бы передавать мне власть, если бы победил. И он мог добиться успеха, если бы не был столь самоуверен. Мы боги, Храбр, потому что мы свободны, а не потому что всесильны. Твой отец не хотел меня слушать, тем приятнее мне было осознавать, что хоть кто-то усвоил основы нашего учения, пытался понять всё сам, а не при помощи всезнающего учителя, мудрости пыльных фолиантов, которые сочиняли глупцы, мошенники и вруны, или ещё какого-то внешнего источника. Поэтому казнь твоего отца стала для меня страшным горем. Хуже было, только когда Пересвет казнил её, — глаза Войтеха наполнились слезами. — Восстание Пересвета было отчаянным, но своевременным.
