– Прежде чем мы продолжим наш занимательный диалог, хочу сказать, что я никому не сообщил о допросе «искры».
Попытка разрядить обстановку удалась – напряжение спало. Виктор потер лоб и более спокойным тоном осведомился:
– Почему?
– Не вижу необходимости.
– Я нарушил правила, – хмуро произнес Ясень. – И должен быть наказан.
Уверенно произнес, твердо, но при этом – не чувствуя за собой вины.
– Я не стану говорить, что мы выше правил, – спокойно начал Карбид. – Тем более что это не так. Именно ограничения не позволяют нам погрузиться в хаос, почувствовать себя избранными. С другой стороны, мы не рабы инструкций. – Герман помолчал. – Бывает, необходимо нарушить правила, чтобы добиться цели. В этом случае нас ругают за то, что мы забыли о законе. Бывает, мы проваливаем задание, потому что действовали строго по инструкции. Тогда нас ругают за то, что мы не выполнили свой долг.
– Комендантов ругают всегда?
Карбид усмехнулся, но не ответил.
– Мы в идеальном положении, Ясень, мы сами решаем, когда следует соблюдать закон, а когда – забыть о нем. В зависимости от ситуации, в зависимости от нашего понимания справедливости, в зависимости от мнения Ручного Привода, мы решаем, стоит ли игра свеч и допустимо ли то нарушение, на которое хотим пойти.
– Разве это не хаос?
– Это жизнь. Там, наверху, есть только два Царства, есть только черное и белое. А мы с тобой, Ясень, живем в мире, наполненном красками.
Виктор покачал головой. С одной стороны, его полностью устраивало происходящее: нет доклада о провале и допросе «искры» – нет пометки в личном деле. С другой – Карбид вправе рассчитывать на ответную услугу.
«Но я сам решу, оказывать ее или нет!»
Ясень посмотрел на коменданта:
– Ты знал, что я буду допрашивать «искру» Андрея Веснина.
– Предполагал.
– Почему не предупредил? Почему не присоединился, если счел, что нарушение позволительно?
– Две причины, Ясень, – искренне ответил Герман. – Во-первых, ты бы не оценил мою помощь. Во-вторых, Сергей Веснин вернулся, чтобы мстить. А мне сейчас это близко.
– Не хочешь ему мешать?
– Да.
– Он убивает людей.
– Он за это ответит.
– Когда?
– Когда мы его поймаем.
– Но как ты собираешься его ловить?!
Карбид улыбнулся.
Виктор вздохнул:
– Ты уже доказал, что умен, что видишь меня насквозь. Я уже признал, что облажался и впредь должен тщательнее продумывать свои действия. Чего тебе еще надо?
– Я попросил занести Андрея Веснина в федеральный розыск. – Стандартная процедура при поиске ускользнувшего «наездника». Пользы от нее было чуть – милиция работала не так хорошо, как хотелось бы комендантам, однако пренебрегать помощью МВД не стоило. – Теперь Андрея ищут все патрульные в городе.
– И все?
– Еще я узнал, что мама Андрея – редкостная стерва.
– Нам это поможет?
Ответить Герман не успел: из угла послышалось мерное гудение, а следом – веселое стрекотание. Заработал телеграфный аппарат. Ясень поднялся на ноги и взял бумажную ленту.
– Что пишут?
«Проклятье! Он ведь сейчас комендант!»
А значит, формально, послание предназначалось Карбиду.
– Извини.
– Ничего страшного, – отозвался Герман, раскуривая сигарету. – Что пишут?
– Требуют доклад по «наезднику».
– И все?
– Напоминают, что Пандора до сих пор на свободе.
– То есть ругаются?
– Ага.
Карбид откинулся на спинку кресла, выдохнул дым и широко улыбнулся:
– Вот видишь, как хорошо иметь заместителя. Не нужно самому читать всякую чушь.
– Только для этого?
– Ну… давай сходим в боулинг.
Когда он серьезен, а когда шутит? Когда шутит, а когда издевается? Когда ему все равно, а когда нет?
Германа характеризовали как весьма замкнутого человека, немного «не в себе», но в целом легкочитаемого. Теперь выходило, что или Карбид спятил куда основательнее, чем считали наверху, либо далеко не так прост, как хотелось бы инструкторам Ясеня. Сейчас он курил, насмешливо разглядывая теребящего депешу напарника. Виктор уже знал, как на Подстанции принято обращаться с подобными посланиями: рядом с телеграфным аппаратом стояло мусорное ведро, но выбрасывать ничего не значащее письмо при Германе не хотел.
– Надо дать ему входящий номер, – буркнул Ясень, аккуратно складывая ленту.
– Придумай какой-нибудь.
– У нас вообще с отчетностью не очень.
– Ага.
– Непорядок.
– Согласен.
Карбид явно хотел развить тему, поговорить о том, что еще следует сделать Виктору, помимо приведения в порядок бюрократической машины Подстанции, но дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели возникла белобрысая голова Бандеры:
– Карбид, к нам Терентьев тащится.
– Откуда знаешь?
– Черепаныч позвонил. Он его перехватил по дороге.
– Кто такой Терентьев? – поинтересовался Виктор.
– Местный завхоз.
– Зачем он идет?
Герман пожал плечами:
– Понятия не имею. Но встречать его придется вместе.
– Почему?
– Тебе все равно с ним знакомиться.
– Скамейка почему не покрашена? – осведомился Терентьев, пристально изучая унылую лавку, каким-то образом выросшую у входа в здание. – Облупилась вся и стала страшной.
– Среди наших маляров нет, – напомнил Черепаныч.
– Я еще весной говорил, чтобы санитары во время субботника привели территорию в порядок.
– Они привели.
– Куда?
– Как было велено.
– А лавка?
– Снова облупилась.
Терентьев наклонился, ощупывая взглядом провинившуюся мебель, после чего категорично заявил:
– Ее не красили!
– Значит, ее только подмели, – сделал вывод механик и на всякий случай икнул, чем вызвал еще один недовольный взгляд в свою сторону.
Федор Славсталинович Терентьев являл собой классический образец советского завхоза. Кругленький, но очень подвижный, он обладал столь маленькими глазками, что, казалось, будто они всегда закрыты. Тем не менее Терентьев ухитрялся замечать с их помощью даже самые незначительные детали, всеми силами искореняя в Михайловской любой «непорядок». Помимо всего прочего, Федор Славсталинович, несмотря на простецкий вид и полное незнание иностранных языков, великолепно ориентировался в характеристиках и возможностях любой медицинской техники, из-за чего в обязательном порядке присутствовал на всех переговорах, связанных с оснащением больницы.
– Кусок штукатурки отщербился, – приметил очередной «непорядок» Терентьев.
– Давно уже.
– Надо бы на место прищербить.
– Я не против.
Завхоз засопел.
– Кстати, Федор Славсталинович, давно хотел у вас спросить кое о чем важном. Дозволяете?
