Молодой человек в костюме с бабочкой открыл переднюю пассажирскую дверь и, обнажив в улыбке зубы, уставился на Ирину. Удивление имело повод: гостья явилась на праздник в джинсах и куртке, повидавших сегодня дождь и непогоду, пожар и спуск по вертикальной лестнице с пятого этажа.
— Толик! — крикнула с заднего сиденья Алиса. — Дедуля еще не спит?
Она пыталась, как могла, залезть обратно в образ Алисы-свиненка — веселой девочки, взбалмошной, но милой. У шалуньи-внучки даже трехчасовое опоздание выглядит кокетливо, и всеобщая досада тут же сменяется радостью: как же, она все-таки пришла, ах, негодница, ах, баловница!
Толик с бабочкой, крякнув, все-таки дождался, пока странная спутница Алисы выберется из машины, и тогда открыл дверь Долгожданной Гостье. Демон вышел, как обычно, без посторонней помощи.
— Расплатись, — сказала Алиса Толику.
Мельком глянула на Ирину. Ничего не сказала, пошла по лестнице вверх, ступая только на носки; ее тоненькие каблуки зависали в воздухе, а голова была вскинута столь гордым движением, будто свиненок собирался взлететь.
— Иди за ней, — сказал демон.
— Куда? — пробормотала ведьма.
Толик вручил водителю купюру, дождался сдачи, обернулся к Ирине:
— А вы, простите… как вас представить?
— Представлять не нужно, — ведьма таинственно улыбнулась. — Кому следует, и так знают…
И, воспользовавшись коротким замешательством Толика, деловито добавила:
— Я сегодня по-рабочему, ну, без вечернего платья. Можно мне как-нибудь сбоку, чтобы не было лишних расспросов?
* * *
Она ворвалась в зал, улыбаясь одновременно всем, расправив плечи, чтобы лучше сидело платье, шагая от бедра, зная, что все смотрят. Даже те, кто уже окосел, кто задремал над жюльеном с белыми грибами, — к ее приходу встрепенулись, проснулись и оживились. Сквозь аплодисменты и крики пробивалось укоризненное цоканье языком: фу, стыдно, где ты была?!
— Алиса! Штрафную!
— Алиса! Тост!
Она обняла деда, почувствовала щекой его седую щетину, на долю секунды вспомнила детство. Он любил брать ее на руки, подносить к окну и рассказывать о перспективе, о техниках пейзажа и чем этюд отличается от эскиза. Нет, он не настаивал, чтобы она занималась живописью; ему просто нравилось, как она слушает. Родители в какой-то момент даже стали ревновать…
— Дорогой дедуля! — Она подняла бокал с шампанским. — В этот особенный день…
Те, что сидели близко, слушали благосклонно: маме, тете Лиле, дяде Коле не надо было «свежих метафор», они хотели, чтобы девочка говорила привычно и прилично. Те, что сидели дальше, потихоньку занимались своим: кто-то рассказывал анекдот, кто-то болтал по телефону, кто-то неторопливо ел; любой большой банкет распадается на части после первых нескольких тостов…
— …И мы все очень тебя любим!
Она едва пригубила шампанское, по опыту зная, что может сделать алкоголь с ее все еще ноющей, больной головой.
Дед, кажется, уже простил ее.
А девчонка-то держалась на «отлично». Пристроившись на самом краю дальнего стола, Ирина видела, как Алиса восседает рядом с дедом, как она смеется и отвечает что-то почтенной старухе в лиловом ожерелье, и даме с бриллиантами в ушах, и лоснящемуся мужчине средних лет, и прочим своим, очевидно, родственникам, друзьям семьи и приближенным к деду. Девчонка держалась так, будто не было притона и пожара, предательства Вовы и головной боли; Ирина наблюдала за ней с растущим уважением.
К десяти часам в зале стоял шум, все были пьяны и веселы, на отдельном столе за спиной именинника помещались коробки и букеты, поздравительные адресы и открытки почти в человеческий рост. На стенах, матово подсвеченные, располагались работы именинника — несколько специально отобранных аллегорических картин, патетических, эротических и лиловых. Всем этим глазам, грудям, неестественным позам и запрокинутым лицам простая душа Ирины предпочла бы лебедей на пруду или медведей на поваленном дереве.
Жадно глотая бутерброды с икрой и красной рыбой, ведьма ловила на себе чужие вопросительные взгляды; что бы ни думали о ней — Толик распорядился принять странную гостью, и принять хлебосольно.
— Чего вам налить?
— Сока. Апельсинового.
— Шампанское, вино красное, белое…
— Сока.
Демон сидел рядом, на свободном стуле, перед тарелкой, из которой кто-то уже ел сегодня. Грустно смотрел на блюда с нетронутыми яствами:
— А мне все это при жизни было нельзя. Соленое нельзя, копченое нельзя, жареное — ни в коем случае…
— Желудок? — спросила Ирина, жуя.
— Печень, поджелудочная, и еще… Впрочем, не имеет значения.
— Зато теперь, — Ирина нацепила на вилку упругий соленый огурчик, — тебе вообще ничего нельзя. И ничего не хочется, конечно.
Демон покосился на нее. Ирина удивленно уставилась на свою руку; рука, сама по себе, стряхнула огурец обратно и положила рядом пустую вилку.
— Олег?
— Хватит жрать.
— Олег. — Она сглотнула слюну. — Мы ведь в одной лодке. Не раскачивай.
Девушка, сновавшая вдоль стола и подливавшая в бокалы, быстро на нее взглянула.
— Я тебе запрещаю говорить обо мне, — сказал демон. — Как я жил, с кем, почему умер. Что мне хочется, чего не хочется, что делать и кто виноват. Ясно?
— Да, — Ирина глядела на огурец. — А хочешь, я съем и расскажу, каково это на вкус? Будет как бы секс по телефону.
— А хочешь, ты себе выколешь глаз?!
Правая Иринина рука опасно перехватила нож.
Официантка подошла поближе, сдвинув брови.
— И меня выведут, — почти беспечно заключила Ирина. — Очень эффективно. Продолжай.
Нож упал на пол. Официантка торопливо его подняла.
— Можно понять, за что я тебя не люблю, — задумчиво сказала Ирина, обращаясь к огурцу. — Но за что ты меня так ненавидишь, а?
* * *
Она забыла выключить телефон, и теперь он пищал и дергался в сумочке. Тем временем к деду подошли с бокалами двое каких-то, хорошо одетых, но с банальными лицами и глазами, и он стоял, тепло обняв их за плечи. До Алисы доносилось: «…живой классик! Неповторимая сила таланта… Размах, грандиозная сила… И еще вот эта сила в ваших полотнах…»
Не обращая на них внимания, вскочил тощий маленький старичок, в светлом костюме похожий на березовую корягу:
— Друзья! Я хочу поднять за творческий путь! Творческий путь, который привел к вершинам! За творческий путь!
— Выйди, — прошептали Алисе в трубке, издалека, будто с Марса. — Выйди, я во дворе…
Алиса широко улыбнулась, чтобы все, кто ее видел, подумали, будто ей звонит с поздравлениями подружка.
