И добытый было перевес в сражении переходил к мергейтам, и невнятно было, где Мойертах, и что с ним и его людьми, и сумел ли он одолеть Бильге — мергейтского волка.
Мергейты возликовали, и тут началась рубка уже безо всякого порядка; лишь на стороне, где бился Неустрой, венны еще могли сдерживать степняков в полукольце. Зорко, чувствуя, что уже и он не способен — кричи не кричи — создать в этой битве хоть подобие боевого порядка, напал на тысяцкого, не зря же тот сам вышел на него сквозь кипящее железо битвы.
Тегин, однако, ударил первым. Сабля скользнула по левому плечу венна, но закаленная сталь вельхской работы выдержала. Зорко мечом отбросил клинок мергейта еще дальше влево и, размахнувшись от левого бедра вправо и вверх, попытался резануть степняка наискось. Тот вовремя успел снова замахнуться и, крутанув кистью, отбил меч, остановив его в пяди от правого бока. И сейчас же намерился пырнуть венна прямо в грудь. Зорко, однако, подставил меч, лишь повернув кисть и предплечье, и острие сабли прошло справа от него, сталь сабли взвизгнула и пропела тонко и пронзительно, завершив этот скрежет лязгом огнива, сиречь поперечной части рукояти, защищающей руку, о меч. Венн с силой толкнул мечом вперед, в огниво сабли, а заодно череном своего меча ударил мергейта по локтю. Халат смягчил удар, но видно, что плетенное из стальных прутов яблоко, утяжеленное крушецом, ударило больно. Тегин мигом сделал выпад, норовя проткнуть Зорко шею, но тот отвел десницу вправо, держа клинок вверх, и острым лезвием срезал лоскут от рукава халата. Под халатом оказалась кольчуга, не хуже, чем у самого Зорко, так что вельхский меч не повредил руку. Зорко же не горевал о том и, резко распрямляя руку, повел ее назад, начиная движение от самого плеча, и мергейт едва успел подставить саблю, чтобы лезвие меча всей своей длиной не полоснуло ему по левой груди. Тегин остановил меч, но до ключицы Зорко ему все же достал, и тысяцкий снова поморщился: кольчуга выдержала и на этот раз, но удар был хоть и не слишком силен, кость сломать не смог, но болезнен, как бывает ослепительной болью ударят клыки даже мелкой собаки в голень. Мергейт попробовал просунуть острие сабли слева от клинка венна, одновременно отталкивая его меч и добираясь до груди, но Зорко подал Серую назад и быстро сумел сделать короткий замах, отбив саблю. Сражающиеся немного разошлись и несколько раз обменялись простыми ударами, ловя, отбрасывая или отбивая клинки друг друга.
Мергейту споспешествовали вести бой двое или трое конных, бывших рядом, а Зорко со спины прикрывали пятеро пеших воинов с мечами и рогатинами. Зорко, на седьмом таком ударе, вдруг сделал мечом простое круговое движение, поведя клинок в ту же сторону, что и Тегин саблю. Венн поймал клинок мергейта, завел его вниз и влево по дуге и по дуге же обратно и вверх и отбросил саблю вместе с рукой мергейта резко влево, едва не развернув самого всадника, а затем, повернув кисть ладонью вверх, от плеча махнул мечом влево и всем торсом от пояса влево повернулся, усиливая удар. Тегин не успел за ним, попытался нагнуться, да поздно: лезвие меча резануло ему по шее и вошло в нее до середины, как в мягкое тесто. Из разрезанного горла хлынула кровь, голова Тегина свесилась на грудь, странно накренившись к правой груди, открывая уродливую резаную рану на шее, и тысяцкий повалился вперед, ткнувшись в конскую гриву.
Зорко тотчас же опять подался назад, и вовремя. Мергейты издали вой злобы и ярости и бросились на него сразу вчетвером. И снова пошла сеча, еще более бестолковая и бесполезная.
Без Тегина ни о каком строе у степняков не было и речи. Парво разорвал смертельный круг, и теперь калейсы, венны пешие и конные и мергейты смешались. Мергейты сражались толпой, но, зане каждый из них был и сам по себе добрым воином, стеснить их не удавалось, к тому же сотник Эрбегшад дрался как лев, рубясь если и не как Зорко, то уж точно не хуже обычного. А слыл Эрбегшад едва ли не лучшим искусником сабельного боя в полуночной части Вечной Степи, и калейсы, маны и вельхи, не говоря о многих прочих, могли бы подтвердить это, кабы не повстречались однажды сами с саблей Эрбегшада. Он любил ночами, когда вместе со всеми простыми кочевниками, не гнушаясь черной работой, сторожил коней, следить движения звезд и в мыслях соединять их линиями и плести из них причудливые узоры. А после, при свете дня, повторял те же узоры острием сабли. И звезды, простые и блуждающие, не подводили его.
Подошедший Кутлуг неумолимо ломал сопротивление уставшей веннской пехоты, и вот-вот должен был наступить миг, когда уже не мергейтам, а веннам, и Зорко с ними вместе, грозила участь быть сброшенными с откосов Нечуй-озера. И когда венны уже было дрогнули, новый отряд явился в битву. Снова застучали копыта, зашуршали о траву сапоги пеших, державшихся за конское стремя и так бежавших или спрыгивающих с коней, ибо ехали позади всадников. Со стороны рощи, почти противоположной той, откуда вышли венны Самосвата и Милени, ворвались на поле брани конные и пешие воины Мойертаха и Охляби, уничтожившие грозную сотню и сбросившие самого Бильге в озеро.
Мойертах, разом оценив что к чему, ударил конницей во фланг воинам Кутлуга, а пешие частью примкнули к Неустрою. Зорко заметил, как лихо крутит мечом раненный уже Охлябя, как дробит кости попавшим под его тяжкий меч могучий Мойертах, но и этого было мало, чтобы сокрушить, повергнуть мергейтов, ибо Кутлуг и Эрбегшад вряд ли уступали Тегину полководческим даром, и только то, что Тегин принадлежал новому поколению степи, сплотившемуся в братство вокруг Гурцата, поставило его над ними. Теперь мергейты сражались не друг за друга, но ведомые двумя сильными вождями, волками-одиночками, и, дабы победить их, нужен был воин, способный в одиночку решить дело, пойти один супротив целого десятка и победить, оставшись невредимым. Воин, способный совершить то, что поставил себе совершить Тегин, но не сдюжил, не имея воли, закаленной одиночеством; то, за что взялся Зорко, но не в силах был довести до конца за нехваткой воинского умения. Будь сейчас на месте Зорко кунс Сольгейр, или кунс Хаскульв, или даже Бьертхельм — они бы смогли. Как завидовал сейчас Зорко тем, кто, пусть и не имел иного дома, кроме корабля, мог повелевать судьбой, бросая вызов даже всесильным морским волнам.
В буйстве бросался он в схватку, и клинки врагов бессильны были в попытках уязвить его, и меч его оставлял новые красные строки на рубахах его врагов. Но какие же знаки лягут на эти холсты, если кончится земная правда и все будет затоплено одним черным сном, который разорвет изнутри сон Гурцата. Незачем будет отделять правду от лжи, и поход из пустой пустоты, который был на сожженной картине Зорко, поход Феана На Фаин, остановленный Зорко в глубях вельхского времени, поход небытия против надзвездной пустоты духа, где каждый обретает свою правду, если хочет этого, завершится победой небытия. Потому что будет сожжена та ночь, ночь веннских лесов, что лежит в глубинах души Зорко, поддерживая на своем теле его день, и из этой ночи рождаются черные знаки его письмен, открывая в огромную всесветную ночь окна правды в холсте его белого дня.
