Вольфгер заметил, что девушки стремительно переглянулись и обменялись мимолётной улыбкой, явно оставшись довольными осмотром гостя.
«А ведь одна, и правда, брюнетка, а другая — блондинка, — усмехнулся Вольфгер, — ну-ну…»
2 ноября 1524 г.
День св. Ациндина и его спутников, св. Амика, св. Иордана, св. Картерия, св. Марциана, св. Мауры, св. Теодота, св. Юстуса из Триеста.
Утром после обильного завтрака, больше похожего на обед, все опять собрались в кабинете Альбрехта Бранденбургского.
— Как спалось гостям? — вежливо поинтересовался хозяин замка.
— Спасибо, великолепно, — подавляя зевоту, ответил Вольфгер.
Отец Иона молча кивнул.
Сам архиепископ выглядел замечательно. «Экое здоровье надо иметь», — завистливо подумал Вольфгер.
Альбрехт оглядел измятые лица гостей, понимающе ухмыльнулся и бодрым тоном заявил:
— Тогда продолжим! Иоахим, на чём мы вчера остановились?
— С вашего позволения, я кратко изложил нашим гостям биографию доктора Лютера, но сути его вероучения мы вчера не коснулись.
— Ну что ж, пожалуй, с этого и начнём!
Перед архиепископом Майнцским стояла тарелка с орешками в мёду, в которой он копался указательным пальцем, стараясь выкатить орешек покрупнее.
— Вольфгер, хочешь орешек? — спросил он.
— Ох, спасибо, Альбрехт, после твоего завтрака я не смогу съесть и хлебной крошки!
— Это ты зря, — благодушно сказал архиепископ, — когда что-нибудь ешь, думается лучше. Не замечал? Нет? Ну, ладно… Иоахим, мы обратились в слух!
— Э-э-э… Гхм… Да… Позвольте, где это в моих мемориях? А, вот…
Эта история началась давно, как раз в тот год, когда, если вы изволите помнить мой вчерашний доклад, Лютер стал послушником Чёрного монастыря…
Итак, в 1505 году от Рождества Христова папа Юлий II обратился к христианскому миру с призывом делать благочестивые пожертвования на строительство нового здания храма св. Петра. Осмелюсь напомнить, что базилика над могилой первого Папы Римского, то есть именно апостола Петра, была возведена очень давно, ещё в IV веке, но к настоящему времени оказалась почти полностью разрушенной временем. Вот Папа и решил на месте старой церкви возвести новый храм, потрясающий воображение и затмевающий величием и красотой языческие капища старого Рима. Дело, безусловно, богоугодное, но где взять на него деньги? Папская казна была пуста. Тогда-то и возникла идея пополнить её за счёт торговли индульгенциями, причём главным образом в Германии.
Первые десять лет дела шли не особенно успешно, но вот за дело взялись монахи ордена святого Доминика, и всё изменилось. Душой предприятия стал монах по имени Иоганн Тецель. Он имел чин папского субкомиссара и бранденбургского инквизитора. Подобно опытному карманнику (Альбрехт многозначительно кашлянул, но секретарь сделал вид, что не заметил этого), Тецель умело и бесцеремонно избавлял крестьян от последних сэкономленных грошей. Проповедуя в церквах, он восклицал:
«Едва только твои деньги звякнут в моей кассе, и душа твоего грешного папаши тотчас выпорхнет из чистилища», а выдавая индульгенцию, приговаривал: «Ну, наконец-то я уверен в твоём спасении; ну, наконец-то мне не надо больше молиться за тебя и натирать мозоли на коленях!»
— А ведь этот самый Тецель приходил и ко мне в замок! — воскликнул Вольфгер.
— Он много куда приходил, — кивнул Кирхнер, — причём наглость Тецеля доходила до того, что он не стеснялся утверждать, будто индульгенции полезно покупать впрок. Понимаете, что это означает?
— А как же! Отпущение грехов за ещё не совершённое преступление! Ловко, ничего не скажешь, — заметил отец Иона.
— В руках глупца любое благое дело может обернуться неприглядной стороной! — недовольно пробурчал архиепископ Альбрехт, — а тут ещё эта треклятая инструкция…
— Какая ещё инструкция? — удивился Вольфгер.
— Дело в том, что в руки Лютера каким-то образом попала инструкция о сборе индульгенций, составленная в канцелярии его высокопреосвященства, — пояснил секретарь. — Чего греха таить: она была написана неумным человеком и в весьма неосторожных выражениях. Ознакомившись с инструкцией, Лютер впал в грех гнева и сразу же переслал её своему покровителю, курфюрсту Фридриху, который счёл себя оскорблённым, ведь сбор индульгенций поручили не ему! В отместку Фридрих сразу же запретил сбор индульгенций на территории своего курфюршества.
Ободрённый поддержкой Фридриха, Лютер решил действовать дальше.
31 октября 1517 года, в воскресенье, в праздник Дня всех Святых, Лютер со своим ассистентом Иоганном Шнейдером, известным также как Агрикола из Эйслебена, дойдя до замковой церкви, прибил на двери её северного входа отпечатанный в университетской типографии плакат с сочинёнными им девяноста пятью тезисами об индульгенциях. Лютер полагал, что этот плакат повлечёт за собой всего лишь богословскую дискуссию, но он ошибался. Удары молотка Лютера по церковной двери возвестили начало Реформации.
Другие копии плаката Лютер отправил курфюрсту Фридриху и в канцелярию его высокопреосвященства, — секретарь поклонился Альбрехту, — который по долгу службы немедленно переслал их в Рим, Папе. Как вы помните, Юлий II к тому времени уже почил, и на троне святого Петра его сменил Лев X.
Дискуссия в Виттенберге, которой желал Лютер, не состоялась, однако началось стремительное распространение его сочинений по империи, их печатали в Нюрнберге и в Базеле.
К началу 1518 года о тезисах знали уже по всей стране, воистину, беспримерная скорость распространения печатного текста! Говорят даже, что великий Дюрер[49]был так восхищён тезисами, что подарил Лютеру несколько своих гравюр.
— Вот мы говорим: «тезисы, тезисы», а что, собственно говоря, такого ужасного было написано в этих тезисах? — спросил Вольфгер. — Я их не читал, а ты, отец Иона?
— Нет, я тоже о них только слышал, — ответил монах.
— Пожалуй, будет лучше, если на твой вопрос, Вольфгер, отвечу я, — сказал архиепископ. — Надо отметить, что тезисы — это — суровый, горький и мрачный документ, они написаны, несомненно, одарённым, глубоко и искренне верящим человеком. Правда, верящим по-своему.
Я не буду пересказывать весь документ, остановлюсь только на его главных утверждениях, которые, надо отдать им должное, наносят мощный удар по матери нашей, римско-католической церкви.
Прежде всего, Лютер оспаривает право священников на отпущение грехов. Он утверждает, что подлинное покаяние — это не одноактное действие по требованию «заезжего попа», а дело всей жизни христианина.
